Гениальная, но непонятая поэма А. Блока. Раздумья о судьбах Родины (по поэме Блока «Двенадцать»)

Поурочные планы литература 11 класс Тема: Поэт и революция. «Двенадцать»: проблематика и поэтика

Цели : разъяснить отношение Блока к Октябрьской революции; выяснить особенности подхода поэта к теме революции в произведении; отметить значение символов в поэме «Двенадцать».

Ход уроков

Всем телом, всем сердцем, всем сознанием слушайте Революцию.

А. Блок

I. Проверка домашнего задания (см. задание предыдущего урока).

II. Знакомство с поэмой «Двенадцать».

1. Слово учителя .

Отношение Блока к революции – сложный комплекс мыслей и чувств, надежд и тревог. Из биографии поэта вы знаете, что он – один из немногих среди русской интеллигенции – принял революцию и встал на сторону большевиков. О своем настроении поэт искренне пишет в стихотворном послании «З. Гиппиус»:

Страшно, сладко, неизбежно, надо

Мне – бросаться в многопенный вал...

Мысли о революции и судьбе человека в эпоху колоссальных свершений Блок выражает в статье «Интеллигенция и Революция», в поэмах «Скифы» и «Двенадцать».

Сделаем попытку осознать мироощущение Блока через его вершинное произведение – «Двенадцать». Поэма написана в январе 1918 года. Первая запись автора о ней сделана 8 января. 29 января Блок записывает: «Сегодня я – гений». Это – единственная во всей творческой судьбе поэта самохарактеристика такого рода.

Поэма получает широкую известность. 3 марта 1918 года она была напечатана в газете «Знамя труда», в апреле – вместе со статьей о ней критика Иванова-Разумника «Испытание в грозе и буре» – в журнале «Наш путь». В ноябре 1918 года поэма «Двенадцать» выходит отдельной брошюрой.

Сам Блок вслух не читал «Двенадцать» никогда. Однако в 1918– 1920 гг. на петроградских литературных вечерах поэму не раз читала Л. Д. Блок, жена поэта, профессиональная актриса.

Появление поэмы вызвало бурю разноречивых толкований. Ее решительно и окончательно не приняли многие современники Блока, даже бывшие близкие друзья и соратники. В числе непримиримых противников «Двенадцати» оказались З. Гиппиус, Н. Гумилев, И. Бунин. С восторгом приняли поэму Иванов-Разумник, В. Мейерхольд, С. Есенин. Блоку был передан одобрительный отзыв А. Луначарского.

Самой сложной, тонкой, содержательной оказалась реакция тех, кто, не принимая «злободневный смысл» «Двенадцати», увидел блеск, глубину, трагизм, поэтическую новизну, высокую противоречивость поэмы. Так оценили «Двенадцать» М. Волошин, Н. Бердяев, Г. Адамович, О. Мандельштам и другие.

Послушайте, как выразил свои впечатления М. Волошин:

Поэма «Двенадцать» является одним из прекрасных художественных претворений революционной действительности. Не изменяя самому себе, Блок написал глубоко реальную и – что удивительно – лирически объективную вещь. Внутреннее сродство «Двенадцати» со «Снежной Маской» особенно разительно. Это та же Петербургская зимняя ночь, та же Петербургская метель... тот же винный и любовный угар, то же слепое человеческое сердце, потерявшее дорогу среди снежных вихрей, тот же неуловимый образ Распятого, скользящий в снежном пламени... К передаче угарной и тусклой лирики своих героев Блок подошел сквозь напевы и ритмы частушек, уличных и политических песен, площадных слов и ходовых демократических словечек. Музыкальной задачей поэта было: из нарочито пошлых звуков создать утонченно благородную симфонию ритмов.

...В этом появлении Христа в конце вьюжной Петербургской поэмы нет ничего неожиданного. Как всегда у Блока, Он невидимо присутствует и сквозит сквозь наваждения мира, как Прекрасная Дама сквозит в чертах Блудниц и Незнакомок. После первого – «Эх, эх без креста» – Христос уже здесь...

Сейчас ее (поэму) используют как произведение большевистское, с таким же успехом ее можно использовать как памфлет против большевизма, исказив и подчеркнув другие ее стороны. Но ее художественная ценность, к счастью, стоит по ту сторону этих временных колебаний политической биржи.

Блок почувствовал направленность исторического движения и гениально передал это раскрывающееся у него на глазах будущее: состояние душ, настроение, ритмы шествия одних слоев населения и окостенелую обреченность других.

Отношение самого Блока к поэме было довольно сложным. В апреле 1920 г. написана «Записка о «Двенадцати»: «... В январе 1918 года я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или в марте 1914... Те, кто видит в «Двенадцати» политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой, – будь они враги или друзья моей поэмы». (Здесь Блок сопоставляет данную поэму с циклами «Снежная Маска» и «Кармен».)

Поэма «Двенадцать» явилась итогом блоковского познания России, ее мятежной стихии, творческого потенциала. Не в защиту, не в прославление «партии переворота» – но в защиту «народной души», оболганной и униженной (с точки зрения Блока), взметнувшейся мятежом, максималистским «все или ничего», стоящей на краю гибели, жестокой кары, – написана поэма. Блок видит и знает происходящее: обстрел Кремля, погромы, ужас самосудов, пожоги усадеб (была сожжена родовая усадьба Блока в Шахматове), разгон Учредительного собрания, убийство в больнице министров Временного правительства Шингарева и Кокошкина. По свидетельству А. Ремизова, известие об этом убийстве стало толчком к началу работы над поэмой. Блок в эти «безбытные» недели января 1918 г. считает высшим долгом русского художника, «кающегося дворянина», народолюбца – отдать народу, принести в жертву воле «народной души» даже последнее свое достояние – меру и систему этических ценностей.

Этой жертвенностью, сознанием своей силы, безмерной, нерассуждающей жалостью продиктована поэма. Волошин назовет ее «милосердной представительницей за душу русской разиновщины».

2. Выразительное чтение поэмы учителем или подготовленными учащимися.

3. Первые впечатления от поэмы .

– «Сегодня я – гений», – записал поэт в дневнике, закончив «Двенадцать». Вы согласны с ним? Ваше мнение о поэме? Какие ее строки показались вам самыми сильными?

Сопоставьте поэму с лирикой Блока: узнали ли вы в «Двенадцати» голос уже знакомого вам поэта? Какие перемены в нем произошли и как вы их объясните?

4. Самостоятельная работа с текстом.

Групповая форма работы. Учащиеся могут между собой в группе распределить для работы отдельные главы поэмы.

1-я группа : Как создает поэт образ Революции?

2-я группа : Отберите лексику со значением отношения поэта к историческому событию, его гражданского и творческого выбора.

3-я группа : Кто герои поэмы и как вы их поняли?

III. Образы-символы в поэме Блока «Двенадцать».

1. Вступительная беседа.

Новаторство Блока в поэме «Двенадцать» отметили ее первые читатели. Символы в ней играют важную роль в изображении широкой картины реальных событий и в раскрытии глубокого идейного содержания. Эту особенность произведения Блока отметил литератор Евгений Лундберг в «Записках писателя» (1918 год).

...Такого в русской литературе еще не было. В основу поэмы легла частушка. Блок точно сноп своею поэмою перевязал – сноп, среди колосьев которого: 1) космическое («ветер, ветер на всем божьем свете»); 2) народное (революция); 3) личное (Ванька и Катька); 4) осознанно-религиозное («Христос в белом венчике из роз») и 5) самое сложное – взаимное переплетение всех этих подземных, земных и внепространственных рек.

...В страхе и во вьюге все смешивается – личное, социальное, мировое, умное, страстное, злое, раздумчивое – и, смешавшись, приподымается, точно края корки, присохшей на живом теле раны. Ведь все под этой коркой – не так, все не то. Ванька не из ревности убивает веселую, простую и милую Катьку, а несет его «ветер ночной». И снег – не снег петербургской лихой метели, а космическая ледяная пыль, вдруг завившаяся столбом на точке земного шара, именуемой Петербургом, Россией. И грабеж – не грабеж. Все – не так, не то, и тем мучительнее «то» – факты, вещи, плакат, проститутки, серые гетры – так есть, не увернешься, не смоешь, не забудешь, не простишь.

– Представьте, что вас попросили кратко пересказать сюжет поэмы и ответить на вопрос «о чем это произведение». Что бы вы рассказали? А вот как об этом рассказал Иванов-Разумник.

... «Двенадцать» – поэма о революционном Петербурге конца 1917 – начала 1918 года, поэма о крови, грязи, о преступлении, о падении человеческом. Это – в одном плане. А в другом – это поэма о вечной мировой правде той же самой революции, о том, как через этих же самых запачканных в крови людей в мир идет новая благая весть о человеческом освобождении... И впереди «двенадцати» поэмы, – двенадцати убийц, – впереди разыгравшегося с красным флагом ветра –

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз –

Впереди – Иисус Христос...

И не может он не идти впереди этих «двенадцати», если подлинно за ними, хотя бы и помимо них, стоит то мировое, которое слышится нам теперь в грозе и буре.

2. Работа с отдельными образами-символами поэмы «Двенадцать».

Ветер – один из сквозных образов лирики Блока, об этом мы уже говорили на нашем уроке. Вспомните из ранних стихов:

Ветер принес издалека

Песни весенний намек,

Где-то светло и глубоко

Неба открылся клочок.

Ветер здесь – освежающая, очищающая сила.

– А какие ассоциации возникают у вас при слове «ветер»? Что же такое ветер в поэме «Двенадцать»?

Среди многих символов, составивших основу поэтической системы произведения, особое место занимает символ ветра, который восходит к фольклорным истокам, где за образом ветра закрепилось значение всевидящего и всезнающего существа. Еще Пушкин великолепно передал это значение образа в «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях»: «Ветер, ветер! Ты могуч, / Ты гоняешь стаи туч, / Ты волнуешь сине море, / Гордо реешь на просторе...» И дальше – что редко помещалось в детской хрестоматии: «Не боишься никого, / Кроме Бога одного».

Образу ветра в поэме предшествовало немало стихотворений, где присутствуют его разновидности. Ближе всего к тому значению, в котором выступает этот символ в поэме, образ в цикле «О чем поет ветер». Ветер, торжествующий в мире, сам становится сеятелем смерти. Ангел бури Азраил грозно соприсутствует рядом с домашним уютом. Дом уже сотрясается от ветра. 1913 год. «Дикий ветер» набирает силу в более позднем одноименном стихотворении 1916 года:

Как не бросить все на свете,

Не отчаяться во всем,

Если в гости ходит ветер,

Только дикий черный ветер,

Сотрясающий мой дом?

И вот – «ветер – / На всем Божьем свете!» Автор не дает однозначной оценки этому явлению: смерть или очищение души несет ветер людям. Это подчеркивает и подбор эпитетов:

Ветер веселый

И зол, и рад.

– Кто такие главные герои поэмы?

Гуляет ветер, порхает снег.

Идут двенадцать человек.

Винтовок черные ремни,

Кругом – огни, огни, огни...

В зубах – цигарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз!

Свобода, свобода,

Эх, эх, без креста!

Тра-та-та!

Не похожи они на «строителей светлого будущего», больше похожи на бандитов, по которым «плачет тюрьма», недаром «на спину б надо бубновый туз» (знак заключенного). Вот что о них писал в своей статье Иванов-Разумник:

... Черное не прощается, черное не оправдывается – оно покрывается той высшей правдой, которая есть в сознании «двенадцати». Они – темные убийцы, злодеи (нарочно ведь взял поэт именно таких!), они чуют силу и размах того мирового вихря, песчинками которого они являются... За эту правду они и убивают, и умирают. Знают ли они, что идет против мирового Атланта, что все своды его старого здания предают огню? Знают – и в этом их благая весть мировой социальной революции... Так от реального «революционного Петербурга» поэма уводит нас в захват вопросов мировых, вселенских. Все «реально», до всего можно дотронуться рукой – и все «символично», все вещий знак далеких свершений.

Действительно «революционные силы» все крушили на своем пути, их жертвами порой становились совсем невинные люди, но никого не жалели. Так требовало время.

Звучит запись: «Вставай, проклятьем заклейменный...».

На фоне великих исторических свершений в сюжете вдруг разыгрывается банальная сцена, типичный « любовный треугольник».

– Но так ли случайна эта история, как вы думаете? Каким предстает Петруха?

Блок рисует крупным планом обыкновенного человека, обуреваемого грехами, но не чуждого раскаяния и сокрушающегося сердцем о том, что погубил женщину. Примитивен Петруха только для поверхностного взгляда. В нем те же противоречия, что и в лирическом герое произведений Блока дореволюционного периода. Весь он исполнен безумного напряжения всех чувств. Поэт говорит о них особенными, музыкальными средствами.

Вспомните 5-ю главу. В ней развертывается драма ревности, которая перебивается волнами страстного восторга. Каждый катрен сменяется двустишием – будто частушечным припевом. Во всех катренах – упрек и порицание, обвинение и угроза, в каждом двустишии – любование, порыв страсти. Перед нами двойственный внутренний голос, диалог ненависти и сладострастия. В 8-й главе прорывается энергия тоски, смертной скуки, безмерного горя, тяжести нераскаянного греха, усугубляющегося желанием отомстить – почему-то «буржую». Здесь очень мало сознательного, еще меньше, чем в «любовном плане», и определяет поведение по-прежнему страстное, необъяснимое: «Выпью кровушку / За зазнобушку, / Чернобровушку...» И через эту черную волну все же пробивается молитвенное умиротворение: «Упокой, Господи, душу рабы Твоея», – и попутно жалоба опустошенной грехом души – «Скучно!»

– Жалко ли вам Катьку? Как вы думаете, что символизирует этот образ?

Особую роль играет в поэме Катька. В критике современной Блоку не раз выстраивали цепочку «преемственности» «лирических» героинь Блока: Прекрасная Дама – Незнакомка – Россия. Иногда к этим построениям добавлялась и Катька – «современная Россия». (Блок к этим параллелям всегда относился иронически).

Тем не менее жертвой революции в поэме становится именно Катька. Образ ее в «Двенадцати» – самый целостный, самый теплый, самый человечный: она выделена из темных теней «народной стихии». Андрей Белый писал: «...И вот при таком реализме поэт как бы говорит: – И в тебе, Катька, сидит Прекрасная Дама... И если Катька не спасется – никакой "Прекрасной Дамы" нет и не должно быть».

До чего неожиданно в момент гибели Катьки звучит финальная маршевая строфа: «Революционный держите шаг! / Неугомонный не дремлет враг!»

Почему возле убитой возникают гимново-революционные слова? Может быть, в них заслон от укоров совести, уловка, грозящая стать привычной в «настоящем» XX веке, – дескать, завоевания революции – главное, а все остальное, даже жизнь человека (индивидуальная), мало что значит.

Много спорных мнений существует по поводу образа Иисуса Христа в произведении Блока.

Впереди – с кровавым флагом,

И за вьюгой невидим,

И от пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз –

Впереди – Иисус Христос.

– Как вы думаете, почему именно такими строками закончил поэму автор?

До сих пор не нашло (и вряд ли когда-либо найдет) однозначное истолкование «совпадение» числа красногвардейцев в составе патруля – с числом Апостолов. И – последние строки поэмы.

М. Волошин в статье предполагал, что не Христос «возглавляет» красногвардейцев, а они Его «конвоируют». М. Булгаков предполагал, что в «стихии», во вьюге «русского бунта – бессмысленного и беспощадного» (А. С. Пушкин), Блоку под видом Христа явился Антихрист. «Разве я «восхвалял»?.. Я только констатировал факт: если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь «Иисуса Христа», – в марте 1918 г. записывал Блок. Толкование здесь – у каждого свое, «истину в последней инстанции» установить, вероятно, немыслимо.

Примечательным кажется мнение: образ Христа возникает в лирике Блока, как правило, в тесной связи с образом гибнущего и воскресшего зерна из евангельской притчи. Быть может, Блоку, воспринявшему зимою 1918 г. революцию как событие космическое, истинное преображение мира, земли, неба, человека, – Россия кажется именно «зерном» евангельской притчи?

«Двенадцать» идут «державным шагом» строить новую государственность, готовы убить врага и сами умереть. Их голоса – главным образом – окрики. Они стреляют, никого не видя и даже не слыша голосов. Отвечают им только эхо и метель, налитая энергией издевки:

Только вьюга долгим смехом

Заливается в снегах...

Но Христос, с которым они как будто расстались навсегда, – впереди, и так прекрасен, что только ради этого видения, может быть, и стоило терпеть мучения ледяного вьюжного похода. Для них свобода, равенство, братство воплощены в красном символическом знамени, и потому они видят «флаг кровавый» – в руках Христа, вновь пришедшего спасти обреченных на смерть. Это они его таким видят.

Построить рай на Земле им вряд ли удастся – слишком холодно и бесприютно в мире, по которому они шагают, но в самой глубине сердца у них есть скрытый запас совестливости и высочайшей жертвенности.

Попробуйте сами определить значение образов второстепенных героев: старушки, которая, «как курица, кой-как перемотнулась через сугроб», буржуя, упрятывавшего нос в воротник, писателя, «товарища попа», голодного пса.

IV. Итог уроков.

1. Сравните свои первые впечатления от поэмы Блока с тем, что вы сейчас ощущаете. Изменилось ли ваше восприятие этого произведения?

2. Запишите свои размышления: «Я прочитал поэму Блока...» (можно дать как домашнее задание).

3. Таким образом, поэма «Двенадцать» – это не только размышления поэта об Октябрьской революции, но и размышления о судьбе своей Родины. Поэт был убежден, что у России свой исторический путь: «Наш путь – иной путь: путь «презренный и несчастный», развитие, идущее скачками, сопровождаемое вечными упадками, постоянными растратами и потерями того немногого, что удалось скопить и сколотить: величайшие наши достижения – не закономерны, случайны, как будто украдены у времени и пространства ценою бесконечных личных трагедий, надрывов и отчаяний наших великих творцов.

1) Как биография Блока связана с его творчеством?

2) В чем идейное и художественное своеобразие "Стихов о Прекрасной Даме"? Каково их место в творчестве Блока?

3) Почему блок считал II том своей лирики антитезой по отношению к первому?

4) Блок рассматривал содержание III тома как синтез I и II. Как вы это понимаете?

5) Какой смысл вкладывает поэт в понятие "страшный мир"?

1) Творчество Блока неразрывно связано с его биографией, с людьми, которые его окружали. О многих чужих жизнях он размышляет как о своей.

Также его первая любовь, Ксения Содовская, сильно повлияла на его творчество. Знакомство с Владимиром Соловьевым(теоретиком космологизма) помогло Блоку сформировать свой стиль и свое мировоззрение.

Более или менее, но практически все события из жизни А.Блока повлияли на его творчество.

2) В "Стихах о Прекрасной Даме" А.Блок свои земные чувства переводит в высший, идеально-мистический план.

В тих стихах возлюбленная, лишенная каких бы то ни было земных черт, наделена признаками настоящего божества. Впечатление призрачности, неопределенности образа усиливается и оттого, что поэт избегает конкретных описательных эпитетов. Они рассчитаны лишь на эмоциональное восприятие.

Эти стихотворения занимают высокое место в творчестве Блока, в его любовной лирике - "это стихи о любви и высокой человеческой красоте, это облаченное в условно-мистические одежды торжество живой жизни, предчувствие всемирной зари".(М.Рыльский)

3) Центральный цикл I тома - "Стихи о Прекрасной Даме", где нашли отражение любовь поэта к Л.Д.Менделеевой и философская идея Вл.Соловьева. Лирика II тома отразила изменение блоковского мировосприятия. События начала XX века отражались и на А.Блоке, он отходил от прежних идеалов, но они остались для него "тезой", от которой начинался путь. А события, повлиявшие на него, и само мировоззрение называет "антитезой", противостоящей "тезе".

4) Третий том лирики - завершающий, высший этап.

Синтез-это новая, более высокая ступень осмысления действительности, отвергающая предыдущие и, в то же время, соединяющая в себе по-новому некоторые их черты.

Основная мысль, нашедшая воплощение в третьей книге стихов - мир не совершенен, но переделать его невозможно, необходимо лишь любыми средствами попытаться его понять. Это и пытается сделать А.Блок в своем III томе.

5) "Страшный мир" не только вокруг, но и в душе лирического героя. Но поэт найдет в себе силы, чтобы прийти к пониманию своего пути в жизни. "Страшный мир" - это мир реальный, земной. И лирический герой живет в этом мире, подчинив свою судьбу законам ее жизни.

6) Блок написал эту поэму в период безверия в Бога и сам никогда ее не читал. А перед смертью чувствовал вину за ее создание. Эта поэма обратила многих людей против поэта, он осмысляет пути развития России, объединяя с догматами кровь и пожар.

Эффективная подготовка к ЕГЭ (все предметы) - начать подготовку

Обновлено: 2012-09-23

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Дмитрий Шурмин

Поэму «Двенадцать» Блок писал после революции, которую он принял. Но звучит поэма неоднозначно. Особенно заключительная ее часть, в которой появляется Христос – диссонансом шествию революции.

…Так идут державным шагом -
Позади - голодный пес,
Впереди - с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.

Читатель, для которого советская эпоха стала историей, оглядываясь назад, начинает постепенно различать то, что скрывалось под личиной атеизма. И слова Блока воспринимаются им очень противоречиво, на грани смыслового оксюморона (казалось бы, «что общего у света с тьмою?»). Этим обусловлено появление множества неоднозначных толкований. Для одних Христос с красным флагом стал символом пришествия антихриста, который в благовидном образе несет неверие и насилие. Другие видели в поэме Христа, идущего на казнь, а знамя рассматривали как символ Его крестных страданий. Маяковский, по свидетельству Л. Ю. Брик, не упускал случая поиронизировать над последними строками поэмы, переиначивая либо «в белом венчике из роз Луначарский наркомпрос», либо «в белом венчике из роз впереди Абрам Эфрос». Однако для Блока, поэта-символиста, воспринимавшего жизнь обостренно и всерьез, эти строки были, по всей видимости, принципиальны.

К. И. Чуковский в статье «Александр Блок как человек и поэт» вспоминает: «Гумилев сказал, что конец поэмы “Двенадцать” (то место, где появляется Христос) кажется ему искусственно приклеенным, что внезапное появление Христа есть чисто литературный эффект. Блок слушал, как всегда, не меняя лица, но по окончании… сказал задумчиво и осторожно, словно к чему-то прислушиваясь:

Mне тоже не нравится конец “Двенадцати”. Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И тогда же я записал у себя: к сожалению, Христос».

Aвторский голос Блока в «Двенадцати» почти неощутим. Это и давало простор для всевозможных интерпретаций. Видимо, поэтому «Двенадцатью» зачитывались как белые диссиденты, воспринимая поэму как сатиру на революцию, так и красные патриоты, различая в ней сентенции пролетарского марша.

В творчестве Блока нет категоричных оценок, а потому и ошибок. Ощущения поэта и его воображение улавливают полутона, сквозь явления - контуры символов. И именно в них он ищет свою поэтическую истину, интуитивную и далекую от всякой однозначности.

Маяковский писал: «Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: “Нравится?” “Хорошо, - сказал Блок, а потом прибавил: - У меня в деревне библиотеку сожгли”».

Вот эти «хорошо» и «библиотеку сожгли» были теми двумя ощущениями революции, которые фантастически переплелись в поэме «Двенадцать».

Поэма очень символична. А христианское наполнение символов делает ее столь же содержательной, сколь и непонятной. Можно предположить, что для Блока появление христианства и его многовековое шествие были содержательным символом того, чего он ожидал от современных ему событий. Оттого в поэме столько аллюзий: двенадцать большевиков - апостолы новой эпохи; Петруха - камень, на котором воздвигается диктатура угнетенных, сегодня их время приводить аргументы. Российская монархия пала, как некогда пала империя Римская. А общество ожидает провозвестника, который наполнит новую эпоху позитивным смыслом и придаст ей направленность и цель. Блок этот ориентир и стремится распознать. Для самих же «апостолов» нового режима он так и остается невидим. Похоже, именно эта раздвоенность и тревожит поэта: «Свобода, свобода, Эх, эх, без креста!»

Появление Христа в последней строке поэмы слишком уж неожиданно. Но это заставляет нас прокрутить ее сюжет еще раз, теперь уже в новом, контрастном противопоставлении правды абсолютной и правды гнева народного. Видимо, Блоку хотелось видеть их совпадающими, поэтому он и принял эту революцию. С другой стороны, сам поэт не до конца был уверен в своем восприятии происходящего, оттого у него такая размытость, неясность, интуитивность и неосознанное предчувствие… Он вглядывается, оценивает, предполагает. Видно, как долго он ищет, стремится распознать финальный образ. Кого же преследует эта банда? В кого стреляют эти люди? Блок увидел там Христа. От такого финала действительно как-то неловко и за что-то стыдно. При этом, как бы ни интерпретировали финал поэмы, трудно представить, чтобы Христос банду возглавлял. Его появление вряд ли случайно, это подтверждают другие произведения Блока. Христос идет впереди, потому что Он есть смысл любых преобразований. Революция для поэта - это прежде всего подвиг духа; не борьба со старым миром, а его преображение. И безусловно, никак не демонстрация грубой силы. Это более «нежная поступь» искреннего обновления и менее - «державный шаг». Христос становится как бы нравственным фоном, на котором ретроспективно проясняется, что не революция шествует, а происходит откровенный разбой – девку пристрелили, кого-то ножичком «почикали», ограбили, словом: «Запирайте етажи, Нынче будут грабежи!» - хамство да и только!.. И пес голодный, что сзади ковыляет, пожалуй, вовсе не символ старого мира, а знак грядущих жертв. Тех жертв, что эти двенадцать принесут в последующие семь десятилетий на алтарь своей идеи. Идеи красивой, но бездушной, если не сказать безумной. Вот вам и поэтическая прозорливость.

Финал поэмы - своего рода вершина, на которую Блок стремится взойти, чтобы с нее увидеть перспективу происходящего. По крайней мере, то, какой эта перспектива должна быть. И чем более ясной эта перспектива становится, тем все более случайным и неуместным видится присутствие двенадцати.

Mне как читателю постсоветскому вообще в поэме видится больше грустной иронии, чем патетики революционного марша. Извечная интеллигентская растерянность (или стесненность?): оказался, мол, на одном пути с вчерашними бродягами, получившими возможность мстить. Вот и стоит поэт в извиняющейся позе, оглядывается: дело-то достойное и цели благие, но что ж вы, мужики, руки-то кровью братской мараете?! Очевидно ведь, что, принуждая, арестовывая и запирая человека, светлой совести в нем не пробудишь, как не вызовешь и согласия, основанного на убежденности. И поступать не приохотишь по добровольной преданности. Нельзя чужую волю заменить своей, и навязать ее нельзя. А человек, кем-то понуждаемый, всегда имел лишь два избавляющих исхода - лицемерие либо смерть. Большевики избирают второе для всех, кто плохо играет, кому плохо удается первое: «Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!»

При всем этом нельзя сказать, что Блок себя от революции отделял. Он чувствовал между собой и революцией дистанцию, хотел преодолеть ее и по мере сил преодолевал. Но органически не мог быть с революцией заодно, так, как это удавалось Маяковскому - рупору и застрельщику революционных рифм. Блок понимал, что не может быть смысла в этом самом «мировом пожаре», что бессмысленно радоваться разрушению. Состояние эйфории не может продолжаться бесконечно. И поэтому возражал Маяковскому в ответ на его стихотворение «Радоваться рано»: «…Одни будут строить, другие разрушать, ибо “всему свое место под солнцем”, но все будут оставаться рабами, пока не явится третье, равно не похожее на строительство и на разрушение (курс. мой. - Д. Ш.)».

«Свобода без креста», когда сердце жаждет мести, - это иллюзия, кажущаяся свободой, если смотреть на нее издалека. А приглядишься - все по-старому, только персонажи сменились. Принцип «Убирайся, а я - на твое место» изобрели давно, и тем, кто живет по нему, никакие пути не кажутся слишком дурными. Разделить между нищими хлеб насущный и прибрать к рукам власть, усыпив людскую совесть, - это план Великого Инквизитора из «Братьев Карамазовых». Велик соблазн начать трудиться над созданием счастливого общества утопии. Только утопия, эта радостная гимнастика для ума, интеллектуальная забава, обернется к нам иным своим лицом, обезображенным насилием над свободой и совестью людей. Достоевский сравнивал этот соблазн со строительством Вавилонской башни, только вот прерваться такому строительству предстоит не из-за смешения языков, а по причине людоедства.

Для Достоевского, как и для Блока, свободная человеческая личность и ее свободное развитие невозможны, если отвергнуты нравственные основы. Без них социальное единство неосуществимо. «Чем соедините вы людей, - спрашивает Достоевский в одной из своих статей, - для достижения ваших гражданских целей, если нет у вас основы в первоначальной идее нравственной?» Очень подходящий эпилог для блоковской поэмы. Не муравьиный инстинкт должен мотивировать социальное счастье, а искренний подвиг богопознания.

Христос знал, что хлебом насущным душу человеческую не оживить, если нет жизни духовной, питаемой красотой Слова. Без этого неосуществимы ни равенство, ни братство, так как они предполагают жертву, но не насилие. Христос с флагом, пожалуй, идеальное выражение этой жертвы, образ больше содержательный, чем противоречивый. Потому осмысливается он скорее как нравственный упрек равенству, основанному на насилии, и одновременно как призыв к духовному преображению.

Этот образ в некотором смысле иконографический. В раннем христианском искусстве Христос изображался как Агнец Божий с крестом, книгой или флагом. Если первые два атрибута символизировали крестную смерть и эсхатологическую миссию Спасителя, то флаг выражал идею воскресения, победы, одержанной Христом над смертью и силами тьмы. Христос, принеся Себя в жертву за грехи человечества, победил обреченность существования и принес людям освобождение. Агнец с флагом - символ победного шествия христианства, вести об освобождении и преображении человеческой души. Но это триумф уже другого Царства. Не мирского государства, которое основано на принуждении и «ничего не знает о любви, о духе, о прощении» (К. Барт), а Царства духовного, которое находится внутри человека, в его душе и сердце.

Христос и красноармейцы - два антагонистических образа, они друг другу противоречат и противопоставляются один другому. Красноармейцы стремятся преобразовать мир при помощи оружия, насилия и диктата. А Христос ничего не навязывает. Он приглашает, зовет, привлекает… нежной поступью, Он невидим за вьюгой человеческой мятежности.

В таком противопоставлении прошел весь ХХ век. Для многих из нас он сопровождался атеистическими лозунгами. Параллельно в мире рождались политические, религиозные и интеллектуальные движения, цель и конечные устремления которых выражались в словах «освобождение» и «надежда». Стремясь к свободе, эти движения искали утерянное некогда человеческим духом. Именно библейское богословие стало основой борьбы американского пастора Мартина Лютера Кинга за социальные права и равенство. А в годы фашистского режима в нем черпало силы христианское сопротивление национал-социализму. В середине 60-х выходит книга Юргена Мольтмана «Теология надежды», появляется «богословие черных», впервые оформляется феминистическое богословие и многое другое, указывающее, что источник надежды и освобождения человечества в целом и каждого человека в отдельности находится в области веры и богопознания.

Со временем, все более приобретая политические черты и все более отдаляясь от внутренней силы христианства, эти движения стали терять свой созидательный импульс и общественный резонанс. Феминизм, права человека, свобода совести - эти понятия, увы, сегодня все чаще звучат как довески политического маскарада, а не как искренний порыв к поиску новозаветных истин. Это говорит, пожалуй, о том, что свобода, которую мы искали, ищем и о которой тоскует человеческая душа, - это не социальная конструкция и не явление исключительно политическое, а область некоторого внутреннего духовного раскрепощения. Такую свободу невозможно сформулировать как формальный политический принцип или оформить в виде юридической нормы. И приобретается она не политическими авантюрами и не крестовыми походами.

Существует мнение, что каждый писатель, сколько бы ни создал за свою жизнь, в сущности все время пишет одно и то же единственное произведение, образно говоря - «книгу жизни». И последняя точка в конце последнего произведения одновременно является и последней точкой в этой «книге». Финально-обобщающее творение Александра Блока - известная поэма «Двенадцать». Может быть, даже - печально известная, ведь она «подарила» автору множество врагов по обе стороны идеологических баррикад. История поэмы драматична: на протяжении всего времени она былапредметом яростной полемики. После ее появления многие знакомые Блока порвали с ним, а Зинаида Гиппиус плевала вслед автору и переходила на другую сторону улицы, едва заметив бывшего своего приятеля. Причины создания этой поэмы были неясны даже самым близким Блоку людям, произведение многие не понимали. А. Белый считал его трагической ошибкой автора, в которой он позже раскаялся. В последние годы жизни Блок мучительно переживал любые упоминания о поэме. Сейчас модно говорить о молчании Блока-поэта, практически ничего не написавшего после нее, как о расплате за «прореволюционную» поэму. С другой стороны, очень многие сторонники Октябрьской революции восприняли ее как клеветническую, поскольку в основе сюжета - тривиальное уголовное преступление. С этим можно было бы согласиться, если бы не одна-единственная фраза в записной книжке Блока, сделанная им в день окончания поэмы: «Сегодня я - гений». Казалось бы, такое хрестоматийное произведение, как «Двенадцать », читанное не раз и не два, изучено до последней, самой маленькой детали. Но в том ведь незадача: процессы, происходящие в обществе, пробуждают от спячки наши умы и сердца, что порождает желание взглянуть на многие явления с самой неожиданной стороны. Только в одном пункте можно признать бесспорность официальной трактовки произведения: поэт действительно не оставляет никаких сомнений в том, что старый мир достоин разрушения, и повторять аргументы в пользу этого тезиса нет никакой необходимости. Но что касается мира нового, то этот аспект в старые схемы уже не укладывается. Сложным и противоречивым было отношение поэта к родине. В одном из стихотворений он признался, что испытывает «и страсть, и ненависть к отчизне». Родина у Блока несколько необычна: она таинственна, «с болотами, и журавлями, и с мутным взором колдуна ». Такой Россию мы не встречали ни у одного писателя. Блок, как и многие до него, обращается к прошлому, но эта история - плод интеллекта автора - азиатская: О, Русь моя! Жена моя! До боли Нам ясен долгий путь! Наш путь - стрелой татарской древней воли Пронзил нам грудь. В прошлом Руси поэт ищет ответ на то, что ждет его родину в будущем. Он верит в свою отчизну, верит в ее возрождение и не отделяет себя от родины: Но не страшен, невеста, Россия, Голос каменных песен твоих. Следовательно, появление в поэме «Двенадцать» пролетарской России закономерно. В одном из последних стихотворений (1914), посвященных России, Блок показывает родину такой, какой ее многие не принимали и проклинали: это Россия, грешившая «бесстыдно » и «непробудно», Россия ханжеская, Россия «темного царства ». Блок видит ее такой и такую же любит, ибо верит в нее, хотя и предчувствует страшные потрясения. Для Блока окружающий его мир страшен, он наполнен непроглядным ужасом жизни. И будущее для поэта - это не «солнечный край непочатый» Маяковского. Русский бесприютный храм сменяет новый, построенный на крови. Будущее - трагично, оно сулит пожары и мятежи. Это возмездие старому миру, и его следует принять, но в этом будущем нет места лирическому герою Блока: Пусть заменят нас новые люди. Жизнь проходит мимо: Что делать! Мы путь расчищаем Для наших далеких сынов! И этот новый мир, где нет места герою А. Блока, ассоциируется у поэта с Царствием Божим: Те, кто достойней, Боже, Боже, Да узрят царствие твое. Живя в ожидании возмездия за жизнь в страшном мире, видя это возмездие в кровавых отсветах пожаров и мятежей, Блок воспринял Октябрьскую революцию - революцию солдат и рабочих - как закономерное явление. Она не была для него неожиданностью, он видел ее разрушительную силу, понимал, что она несет гибель, однако в своих стихах сам поэт давно вынес приговор этому миру и людям, населяющим его. Двенадцать - это те, кто должен нести миру свободу, счастье и справедливость. А что несут двенадцать красногвардейцев Блока, идущие «без креста», «мерно», «державным шагом», «держа винтовки», стреляя «в Святую Русь», раздувая «мировой пожар в крови», все «вперед, вперед за кровавым флагом»? Как стыкуются их идеалы с реальной, непридуманной окружающей действительностью? Жизнь, несмотря на революцию, продолжается: кто-то любит, кто-то кому-то изменяет; человек даже в периоды социальных катаклизмов остается человеком со всеми своими достоинствами и недостатками. Только что за дело двенадцати до тех, кто путается у них под ногами, не понимая величия и ответственности момента и мешая «державно» двигаться вперед! Свершается акт исторически справедливый - рушится старый мир. Но что идет ему на смену? Мир еще большего насилия? Да, борьба нового со старым без насилия не обходится: «насилие - это повивальная бабка истории», «революция - это не прогулка по Невскому проспекту», и поэтому нельзя гладить по головкам, а надо по ним «бить, бить». Но в поэме А. Блока врагов практически нет. Ну, в самом деле, разве так уж опасен «пес голодный »? Да его не то что винтовкой - палкой отогнать можно, а если попробовать накормить, так он, может быть, и в ласковую верную дворнягу превратится. Или Катька, гулящая девка, неужели она представляет серьезную угрозу диктатуре пролетариата? Конечно, представляет! «Рабочий народ» «…вдаль идет державным шагом…», а Катька позволяет себе сиюминутные развлечения, да при этом еще и не пешком ходит, а на «лихаче» раскатывает! Вот, видите: «неугомонный не дремлет враг», так что «революционный держите шаг», и чтобы не было никаких соблазнов - «взводи курок »! Три раза звучит призыв к бдительности в поэме, по два раза он провозглашается после описания событий, связанных с убийством Катьки. Случайно? У такого поэта, как Блок?! В поэме «Двенадцать» соединилось практически все, связанное с осмыслением пути развития России, ибо Блок был певцом не только Прекрасной Дамы, чего часто не замечали его современники. Приговор старому миру воплощен в образе шелудивого пса. Для выражения своих чувств поэт использует такие ключевые слова: скука, гибель, черный, злоба, - объединяя их с доминантами кровь и пожар. Блок был убежден, что в мировом пожаре погибнет «страшный мир», что «пожар в крови» (революция) - то пламя, через которое человек очистится, лишится своей скверны. Наверное, поэтому в конце поэмы и появляется впереди отряда красногвардейцев, перед тем оправдавших убийство и явно напоминавших уголовников («на спину б надо бубновый туз»), Иисус Христос, неожиданный для многих (долгое время в советских изданиях словосочетание «Иисус Христос» заменялось на «впереди идет матрос»), в том числе и для Блока. Иисус Христос символизирует в этой поэме не церковь и даже не христианство, а начало Нового Времени, в котором мытари и блудницы станут праведниками, потому что Сын Божий Христос - надежда грешников. Блок верил, что пожар революции, уничтожая страшный старый мир, спасет, вернет человека. Но именно этого и не случилось. Пожар не может быть избирательным. Он уничтожает все: и плохое, и хорошее. И Александр Блок это понял раньше других. Потому, наверное, и замолчал. Он не воспринимал русскую революцию с политической точки зрения. К нему с полным основанием можно отнести слова Н. Бердяева, писавшего: «Достоевский обнаружил, что русская революционность есть феномен метафизический и религиозный, а не политический и социальный». Отсюда и призыв Блока к русской интеллигенции слушать «музыку революции». Позже эту музыку не слышал и сам поэт. Дальше «Двенадцати» идти было некуда. Жизнь потеряла свой смысл. И поэт умирает, хотя врачи и не предвидели летального исхода. Среди многих некрологов, посвященных Блоку, был один, несколько неожиданный. Он принадлежал перу Маяковского, который поставил верный «диагноз»: «Я слушал его в мае этого года в Москве: в полупустом зале, молчавшем кладбищем, он тихо и грустно читал строки о цыганском пении, о любви, о Прекрасной Даме, - дальше дороги не было. Дальше смерть. И она пришла». В «книге жизни» А. Блока была поставлена последняя точка.

Поэма Блока Двенадцать. Приложение к журналу Литература.

«"Двенадцать" в высказываниях современников»

Поэма А.Блока в высказываниях современников

– «А. Блок в эсеровских газетах начинает взывать к погрому буржуазии Мы не можем требовать, чтобы поэты были пророками, но воистину позорное и мерзкое зрелище видеть поэтов в роли прихвостней власть имущего!.. » (В.Г. Шершеневич, 1918 г.)

– «То, что Блок сочувствует большевизму, – его личное дело. В своих убеждениях писатель должен быть свободен, и честь и слава тому, кто во имя этих убеждений смело идет против течения, – но зачем же писать скверные стихи? (Из газеты «Петроградское эхо», 1918 г.)

– «Белым венчиком из роз венчает поэт “азиатскую рожу” нашей революции. И впереди ставит благословляющую, ведущую фигуру Иисуса Христа Но только какие же надо иметь узкие монгольские глаза для того, чтобы спокойно видеть в убийцах наших дней каких-то завтрашних апостолов вселенского социализма». (П. Славнин, 1918 г.)

– «…вслед за поучительными статьями о музыке революции Блок пишет “Двенадцать”. Идут убийцы и громилы, люди все знакомые – воротник рубахи отвернут (dernier cri), красная звезда, торчит невинно кончик Нагана. Идут, но стиль! стиль! – и впереди их один в особой форме, в белом венчике из роз; это Исус (через И) Христос. Идут, поют о вещах, тоже хорошо известных – кто кого прирезал, но музыка! музыка! – и они поют еще: “мировой пожар в крови, Господи, благослови!” А все – и пожар, и Христос “очень народно”, на манер частушки». (И.Эренбург, 1918 г.)

– «Самая значительная черта этой поэмы в том, что поэту удалось соединить поэтическую идеализацию большевистской России с крайним, свободным от всяких прикрас, реализмом ее изображения. В “Двенадцати” воплощена самая анархическая и самая кровавая сторона нашей революции. Это разбойники, которым их “социалистическое отечество” дало полную власть и обеспечило полную безнаказанность.
Такою изобразил Блок современную Россию. И все же не отрекся от нее.
Вне России нет для него никаких путей. Не отречется Блок ни от какой России». (Е.Ростин, 1918 г.)

– «Когда маленькие люди язвят большого поэта за то, что он теперь в грозе и буре мировых событий – не в их утином стаде, что он чему-то “изменил”, что он “вдруг” стал духовным, политическим и социальным “максималистом” – то это просто вздор, незнакомство утиного стада с творчеством того самого поэта, которого оно так глубокомысленно судит. “Двенадцать” – неизбежное следствие всего его прошлого поэтического сознания». (Р.В. Иванов-Разумник, 1918 г.)

– «Необычайное явление – Блок, тихий поэт “лиры”, пишет громкую, кричащую и гудящую поэму “Двенадцать”, в которой учится у Маяковского. Это трагично, это почти вызывает слезы. Говорят, что эта поэма хороша. Я не знаю – я вижу, что Блок распинает себя на кресте революции, и могу взирать на это только с ужасом благоговения». (Б.М. Эйхенбаум, 1918 г.)

– «Расселась земля после революции, и встает над трещиной серный, наркотический пар. Вот тянутся некоторые наши поэты к нему, тянутся инстинктивно, как пьяница к водке…». (П.Арбузьев, 1918 г.)

– «…поэма воплотила всего лишь тяжело-недоуменную растерянность поэта». (А.Измайлов, 1918 г.)

– «…он в новой фазе революции обрел свое, кровное, нужное не его взглядам, а его личной индивидуалистической потребности. Оторванный от жизни романтик, он нашел в ней островок для своего беспокойного, томящегося индивидуализма. Когда он бессознательно учуял в атмосфере революции обе родственные его субъективизму стихии: разрушительную смерть и тревожную остроту – он отозвался на нее». (А.Дерман, 1918 г.)

– «Блок, которого мы знали как нежного певца «Прекрасной Дамы», как тонкого изобразителя трепетных и неясных порывов, смутных и полусонных настроений, дремотных воспоминаний; Блок с его непреоборимым тяготением в сторону экстатических прозрений и мистических осияний – выступил вдруг в роли панегериста российского большевизма в его наиболее отталкивающих проявлениях». (В.Е. Евгеньев-Максимов, 1918 г.)

– «О деревенских вековухах так говорят: не выходит замуж, потому что засмыслилась и все не может ни на ком остановиться, ко всем льнет и все ей немилы – засмыслилась. Это грубо, но нужно сказать: наш любимый поэт Александр Блок, как вековуха, засмыслился. Ну разве можно так легко теперь говорить о войне, о родине, как будто вся наша русская жизнь от колыбели и до революции была одной скукой.
И кто говорит? О войне – земгусар, о революции – большевик из Балаганчика.
Так может говорить дурной иностранец, но не русский и не Тот, Светлый иностранец, который, верно, скоро придет». (М.М. Пришвин, 1918 г.)

– «Литература Пушкина, Толстого, Тургенева за последнее десятилетие так низко пала, – до того, что в ней считаются событием даже нарочито хамские, кощунствующие именем Христа и Его Двенадцати Сподвижников вирши Блока! – настолько она потеряла ум, вкус, такт, совесть и даже простую грамотность, так растлила и втоптала в грязь “великий, правдивый язык”, завещанный Тургеневым». (И. Бунин, 1918 г.)

– «Звезда, павшая с неба и воплотившаяся в прекрасную незнакомку, была, как известно, просто уличной женщиной. Органически кощунственный талант мог возвести октябрьскую революцию в перл создания. И мы имеем поэму “Двенадцать”, отмеченную большим чувством ритма, выдающимся фонетическим дарованием». (М.А. Алданов, 1918 г.)

– «Он, написав “Двенадцать”, вторично распял Христа и еще раз расстрелял Государя». (Н.С. Гумилев, по воспоминаниям Надежды Павлович.)

– «Он был немец и его “Двенадцать” – немецкая вещь. Я только теперь познакомился с этой вещью – ужасная. Вы считаете его великим национальным поэтом. А по-моему весь свой национализм он просто построил по Достоевскому. Здесь нет ничего своего. России он не знал, русского народа не знал, он был студент-белоподкладочник». (Ф. Сологуб, по «Дневнику» К.И. Чуковского.)

– «Его “Двенадцать”, написанные в атмосфере саботажа, поистине подвиг. И если б он раскрыл уста и за двенадцатью увидел миллионы, – а это будет, этого все ждут, как праздника, – если б он допустил себя до радости понять все происходящее, то за судьбу поэзии можно было б быть спокойным. Ведь в нем, этом молчальнике, произошел стык старой пушкинской культуры и новой, пролетарской. Ведь он спаял золотой язык прошлого века с языком нашей улицы». (С. Городецкий, 1920 г.)

– «И уже в 1918 г. приветствовал Блок подлинное рождение, возрождение этой грядущей России. гениальная поэма “Двенадцать” была тем подарком, который русская поэзия, внезапно постаревшая в вихре событий, принесла к колыбели чудного ребенка, чье рождение предчувствовал Гоголь». (И. Оксенов, 1920 г.)

– «Для меня “Двенадцать” – символ веры, художественная формула сокровеннейшего религиозного опыта, который пережили немногие из нас, “интеллигентов”, и почти все “простонародные” души в Октябрьскую революцию. Вы дали тончайшую, точнейшую реакцию на реальнейшую, но невесомую и не видимую действительность. Людям, пережившим ту правду, Ваши “Двенадцать” были связью, встречей друг с другом. Я жила на юге России, в самом глухом одиночестве, и когда контрабандой (через украинскую границу) к нам из красного Харькова в белый Ростов завезли скверную перепечатку “Двенадцати” Блока и она попала мне в руки, я (простите мне эту неприличную нескромность) молилась Богу над нею и плакала от счастья, что Вы увидели и воплотили. Ведь “Двенадцать” на самом деле не о них, а о нас, – о душе, которая поняла революцию, как чудо, и так поняв – уже и совершила ее». (М. Шагинян – А. Блоку, 1921 г.)

– «“Двенадцать” – величайшее достижение Блока. В нем он мощно преодолел романтизм и лиризм, в совершенно новой, своей форме сравнялся с Бальзаком и Достоевским. С Бальзаком – в объективном, достигающем грандиозности, изображении мерзости и порока, с Достоевским кроме того – в духовном, пророческом видении, что в здешнем мире порок и мерзость смежны со святостью и чистотой в том смысле, что не внешняя человеческая стена, а только какая-то чудесная, незримая, внутренняя черта их разделяет в живой человеческой душе, за которую, в земном, неизбывно борются Бог и Диавол, Мадонна и Содом». (П. Струве. 1921 г.)

– «…обе поэмы А. Блока, возникшие как отражение революции, “Скифы” и “Двенадцать”, являются в отношении к поэзии Блока, взятой как совокупность, некоторой кульминацией пушкинского начала в его творчестве, подлинным подобием “Клеветникам России” и “Медному всаднику” – несмотря на различие между обеими группами произведений, вытекшие из различия эпох». (Петроник / П.Савицкий/, 1921 г.)

– «В “Двенадцати” Блок с небывалой у него до того силой пронзил ясновидящим взором грядущее. Теперь, – четыре года революции минуло, – вся она со всеми сумасшедшими мечтами, со всем буйством, ужасом и кровью лежит раздавленная и издыхающая, и вся она, как в дивном кристалле, включена в поэме “Двенадцать”. Поэт, всю свою жизнь певший нам о нисхождении во тьму, о тоске и безнадежности русской, грешной ночи, – объявил, наконец, весть, радостней которой не было: Россия будет спасена; двенадцать разбойников, не ведавших, что творили, будут прощены. Пронзительным взором он проник в бездну бездн тьмы и там увидел не дьявола, но Христа, ведущего через мучительство разбойников ту, у которой плат окровавленный опущен на глаза. Так любить, как возлюбил Россию Блок, мог бы только ангел, павший на землю, сердцу которого было слишком тяжело от любви». (А.Н. Толстой, 1921 г.)

– «Не надивишься историческому чутью Блока. Независимо от различных толкований, поэма “Двенадцать” бессмертна, как фольклор». (О.Э. Мандельштам, 1922 г.)

– «…мы, следившие за творчеством Блока, знаем, что здесь не новый, а старый Блок и что тема “Двенадцати” есть давнишняя тема. В “Двенадцати” изображены: проститутка, лихач, кабак – но мы знаем, что именно этот мир проституток, лихачей, кабаков давно уже близок Блоку Ведь даже кощунство “Двенадцати”, – эти их постоянные возгласы: “Эх, эх, без креста!”, “пальнем-ка пулей в святую Русь!» – давнишнее занятие Блока, который уже со времени “Балаганчика” чувствует “роковую отраду в попираньи заветных святынь” и про музу свою говорит, что она “смеется над верой” Даже нож, которым в “Двенадцати” Петруха убивает соперника, есть тот самый русский национальный нож, который давно уже неотделим для Блока от русской вьюги и русской любви, о котором Блок задолго до “Двенадцати” сказал в стихотворении “Русь”: “И девушка на злого друга // Под снегом точит лезвие”. C ловом, чем больше мы всматриваемся, тем яснее для нас тот многознаменательный факт, что в нынешней интернациональной России великий национальный поэт воспел революцию национальную». (К.Чуковский, 1922 г.)

– «В этой поэме нет ни одного прямого упрека по адресу революции, но, тем не менее, вся она звучит, как обвинительный акт против революции. откровенную ругань Бальмонта и Гиппиус можно предпочесть такому двусмысленному “апофеозу” революции». (А.И. Тиняков, 1923 г.)

– «Конечно, Блок не наш, но он рванулся к нам. Рванувшись, надорвался, но плодом его порыва явилось самое значительное произведение нашей эпохи. Поэма “Двенадцать” останется навсегда». (Л.Троцкий, 1923 г.)

– «Он написал не поэму разрешения, а духоты. В “Двенадцати” нет воздуха, ни света, ни пафоса, ни искупления. Живое гибнет в ней, как в “Снежной маске” (но еще сильней), – ибо нет духа животворящего. “Скучно!” – так кончается восьмая главка. Как не быть скучно в атмосфере смерти? Мертва духовно – и проникнута поэзией, вот удивительно! В “Двенадцати” есть поэзия, всегдашний блоковский хмель, и тоска, и дикая Русь, и мрак. И еще удивительно: “Двенадцать” менее всего “произведение искусства”. Это явление, происшествие. Показание на некотором суде. Блок тут себя предъявил. И можно понимать поэму как порыв к борьбе, отчаянную контратаку в жизненном сражении – на давно наседавшего врага». (Б.Зайцев, 1925 г.)

Просмотр содержимого документа
«Д.Мурин. "Двенадцать". Оправдание ожиданий»

Дмитрий Николаевич Мурин,

методист, Заслуженный учитель школы РФ,

Санкт-Петербург

Оправдание ожиданий

Как памятник началу века

Здесь этот человек стоит.

А. Ахматова.

Пройдет несколько лет, и на поэму Александра Блока «Двенадцать» обрушится новая серия статей, конференций, докладов -- в связи с ее столетним юбилеем. Спор о блоковском шедевре начался в марте 1918 года и, думается, не будет закончен никогда. Свойство великого произведения искусства – вызывать споры и ускользать от окончательного истолкования. Обо всем своем творчестве поэт сказал: «Это дневник, в котором Бог мне позволил высказаться стихами». Дневник – всегда сиюминутность впечатлений и размышлений. Это следует учесть при постижении поэмы «Двенадцать», которая оказалась предпоследней страницей этого дневника.

Поэма появилась 3 марта 1918 года. Буквально на следующий день после ее публикации в газете «Знамя труда» начались яростные споры. В.Г.Короленко посчитал, что «Христос говорит о большевистских симпатиях автора»; М.Горький сказал, что поэма «…самая злая сатира на все, что происходило в те дни». В известном дневнике «Окаянные дни» И.Бунин вопрошает: «Ведь вот до сих пор спорим, например, о Блоке: впрямь его ярыги, убившие уличную девицу, суть апостолы или все-таки не совсем?»

Сразу же сложились две точки зрения на поэму: Блок пропел осанну революции (теперь говорят – «октябрьский переворот»); Блок проклял ее, противопоставив в финале идущим «без имени святого» образ Иисуса Христа.

Как же готовы интерпретировать поэму современные ученики после ее «бескорыстного» (Кушнер), то есть не обремененного заданиями, прочтения?

Блок начал писать «Двенадцать» 8 января 1918 года. В «Записных книжках» есть помета: «Внутри дрожит». Затем будут девятнадцать дней перерыва, и 27-28 января поэма будет завершена. По его собственному признанию, она написана «в порыве, вдохновенно, гармонически цельно». Осознание сделанного оправдывает самооценку: «Сегодня я – гений».

Ничего подобного о себе Блок никогда не писал. Гений – высшая творческая способность или, как определила М.И.Цветаева, «высшая степень подверженности наитию» и «управа с этим наитием».

Творческое наитие Блока уже с первого тома лирики носило характер «мистификации повседневности». Описанное в поэме не адекватно тому, что происходило на петроградских улицах в декабре 1917 – начале января 1918 годов. В ней только несколько реальных фактов: пронзительные ураганные ветры, вообще-то не свойственные Петрограду-Петербургу в январе; разгон большевиками эсеровского Учредительного Собрания; движение по улицам красногвардейских патрулей, состоящих из двенадцати человек.

Блок не воспроизводит реальность; он осмысливает совершающееся как явление исторического, вселенского масштаба. Он размышляет о настоящем, о сегодняшнем, вставив его в раму прошедшего (1 главка) и будущего (финальная строфа 12 главки).

В статье «Интеллигенция и революция», которая появилась 19 января 1918 г., поэт писал: «Не дело художника – смотреть за тем, как исполняется задуманное… Дело художника, обязанность художника – видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит «разорванный ветром воздух». Что же задумано? Переделать все».

В нескольких предложениях Блок трижды повторяет одно и то же слово. Какое? Это слово «задумано». В «Двенадцати» поэт «расшифровывает» в образно-сюжетной форме свое понимание задуманного, высказывает те же мысли, которые прозвучали в ответе на анкету 14 января 1918 года («Может ли интеллигенция работать с большевиками?») и в статье «Интеллигенция и революция». Этими выступлениями Блок невольно подготовил восприятие и понимание поэмы писателями, поэтами, критиками – людьми круга творческой интеллигенции (З.Гиппиус, М.Пришвин, Ю.Айхенвальд, В.Шершеневич и др.)

И.Ф.Анненский проницательно отметил художественную манеру поэта в первом и втором томах лирики: «… но я особенно люблю Блока вовсе не когда он говорит в стихах о любви… Я люблю его, когда…с диковинным волшебством он ходит около любви (курсив мой – Д.М), весь – один намек… одна чуть слышная, но уже чарующая мелодия…»

В «Двенадцати» не чуть слышная мелодия, но гремящая музыка революции, и поэт этой музыкой зачарован. Гениальность Блока не в пафосе прославления революции, как это будет у Маяковского, а в художественном воплощении своей идеи, своего понимания случившегося. Но как в стихотворении «Незнакомка» он ходил «около любви», так в поэме он ходит около реальной революции. Не то, что есть, а то, что слышится его душе.

Где и что он услышал?

Не в Смольном или на Дворцовой площади, а на безымянной петроградской улице. Несколько ранее В.Маяковский в поэме «Облако в штанах» написал: «Улица корчится безъязыкая – ей нечем кричать и разговаривать». Улица Блока – звучит. Читая фрагменты, определим их сходство с известными музыкальными жанрами.

Ох ты, горе-горькое!

Скука скучная,

Смертная!

– народная заплачка.

Эх ты, горе-горькое,

Сладкое житье!

Рваное пальтишко,

Австрийское ружье!

– интонация частушечная.

Как пошли наши ребята

В красной гвардии служить –

В красной гвардии служить –

Буйну голову сложить!

– это песня.

Не слышно шуму городского,

Над невской башней тишина,

И больше нет городового –

Гуляй, ребята, без вина!

– это городской мещанский романс.

В о-чи бьет-ся

Крас-ный флаг.

Раз-да-ет-ся

Мер-ный шаг

– это марш, музыкальный знак единения.

Упокой, господи, душу рабы твоея…

Это молитва.

Другой музыкальный пласт поэмы – интонационный и лексический. Говорная интонация, свойственная стиху ХХ века, особенно слышна в 1,2,7 главках поэмы. Риторические восклицания, диалоги, призывы, увещевания, звукоподражания, повторы – все это вместе с музыкой ассонансов и аллитераций образует мощное симфоническое звучание произведения. Музыку революции Блок слышит и в лексике пролетарской улицы. Поп «брюхом шел вперед», Ванька – «сукин сын» и «буржуй», «толстоморденькая» Катька –«холера», «у ей керенки есть в чулке»; раньше она «с офицером блудила», теперь она – «падаль».

Через все это звуковое многообразие проходят лейтмотивом командные интонации, как бы указывающие на смысл движения и его направление: «Товарищ, гляди в оба!», «Революцьонный держите шаг!», «Вперед, вперед, вперед, Рабочий народ!»

Как же Блок понимал цели и задачи революции? Что значит «переделать все»? Революция как космическая стихия, как «грозовой вихрь», как «снежный буран» должна пройти и очистить душу человека от всего лживого, грязного, скучного, безобразного, что поэт называл буржуазностью. Эту созидательную стихию революции он исследует в сюжете поэмы. В чем же она состоит?

В поисках ответа на этот вопрос проведем комментированное чтение поэмы в классе.

В зачине поэмы Блок сталкивает две главные философские категории: время – «черный вечер» и пространство – «белый снег». В этом космическом хронотопе, наполненном стихией-ветром, существует человек. Это макромир. А в микромире не снег, а только снежок, не человек, а просто ходок, которому «скользко, тяжко».

Сочетание черного с белым в западной традиции создает траурную гамму. Это похоронный удар колокола: революция хоронит старый мир.

Черный вечер «рифмуется» в конце 1 главки с черной злобой как состоянием души двенадцати. Она оправдывается эпитетом «святая».

Природная стихия сливается со стихией революции, заявленной плакатом об Учредительном Собрании. На этом фоне поэт, как на макете, расставляет фигуры «картонных людей» (определение Блока). Все они являют «страшный мир», все они не в ладах со стихиями. Старушка «кой-как перемотнулась через сугроб»; буржуй прячет нос, поп прячется за сугроб, падает, поскользнувшись, барыня, анафемой большевикам грозит вития. Этим людям со стихией не совладать.

Завершается 1 главка мыслью о том, что революционным вихрем охвачено всё. Социальный верх представлен разогнанным Учредительным Собранием, социальный низ – публичным домом. Их «общая точка» - собрание, ходовое слово тех, да и последующих времен.

Что же будет с человеком? Устоит ли он на ветрах времени?

Во 2 главке появляется красногвардейский патруль. Обратим внимание на интонацию первого стиха: «Гуляет ветер, порхает снег…» Слышится здесь легкая, едва ли не приплясывающая музыка. И стихия «товарищам» благоприятствует: «порхает снег», они идут и не скользят. Их портретная характеристика дана как бы глазами обывателя:

В зубах – цыгарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз!

Бубновый туз – метонимическое обозначение каторжника. Поговорка «гол как бубен» характеризует человека, все промотавшего. Такими они видятся со стороны. Да, это не павлы власовы, пришедшие в революцию сознательно. Новое сознание им еще предстоит обрести.

С рефрена «Свобода, свобода,/ Эх,эх, без креста!» начинает развиваться главный мотив поэмы. Революция своими декретами и действиями попрала религиозные чувства, сознание и нравственные устои человека старого мира. Чем же будет определяться его новое жизнестояние? В этот момент в сюжет включается любовная история. Катька была Петрухина, а теперь стала Ванькина. Оказалось, что объявленной свободой пользуется не только Петруха, но и Катька с Ванькою? Свобода обернулась против Петрухи. Так возникает незаданный вопрос: революция – переделка человека или передел собственности?

3 главка – это внутренний, психологический портрет «товарищей», их коллективное сознание («наши», «мы»). Но это и размышление Блока о необходимости преодоления противоречия между внешним и внутренним. Чтобы революция оправдалась, мало спалить буржуев мировым пожаром. Надо, чтобы этот пожар был в крови. Но по старой привычке за благословением на этот шаг они обращаются к Господу.

Появление Ваньки с Катькой на лихаче вызывает ностальгическое чувство Петьки. Его монолог «с цыганским надрывом» (5 главка ) напоминает еще об одном атрибуте старого мира. К кресту, дензнакам и обладанию Катькой добавляется нож как способ решения жизненных проблем.

В этой главке есть любопытное обстоятельство. Последняя строфа в первоначальном варианте звучала так:

Гетры серые носила,

Юбкой улицу мела…

На это Любовь Дмитриевна по-женски заметила: «Сашура, в этом сезоне длинные юбки не в моде», – и предложила свой вариант: «Шоколад Миньон жрала».

В 6 главке представляется возможность расправиться с подлецом Ванькой, который отнял собственность, нарушил закон человеческий. Но… Его величество случай – и убита Катька. Нарушен закон божеский. Зачем сюжету о революции любовная мелодрама и смерть? Смысл тут важнейший, особенно для того времени, смысл не бытовой, но вселенский. Увы, я в свое время не зафиксировал, кому принадлежит эта фраза: «Всякая революция спотыкается на женщине». Женщина еще от ветхозаветных времен принадлежит мужчине. Она первый и последний предмет его собственности. Катька убита – Петька освободился от «собственности». Но «толстоморденькая» была единственным доступным ему смыслом жизни. Теперь ему больше нечем жить, и в этом он исповедуется товарищам. Любовь для Блока – несомненность, и поэт поднимает героя на собственную высоту ее понимания.

В первой строфе 7 главки есть скрытое указание автора на отношение к происшедшему убийству. «Двенадцать» и «убийца» не рифмуются! Это один из двух случаев в поэме (предложим ученикам найти и проинтерпретировать второй).

Товарищи пытаются урезонить Петьку, но все их советы-приказания воздействуют на внешнюю манеру поведения и не затрагивают душу.

В 8 главке пустота души героя толкает его на вакханалию. «Скучно» – абсолютная внутренняя пустота. Когда нет духовного и душевного «содержания» своей жизни, то и чужая ничего не стоит. Эгоизм революционного своеволия социально направлен в «етажи», к буржуям.

Однако кровное возмездие не принесло удовлетворения Петрухе. Нельзя заполнить пустую душу чужой кровью, и поэтому герой остается в прежнем состоянии. Композиционно главка закольцована словом «Скучно!» Кстати, это предсмертное слово было произнесено одной из героинь русской литературы ХI Х века. Кем и при каких обстоятельствах?

Кризис души совпадает с кризисом пути в 9 главке .

Стоит буржуй на перекрестке

---- --- --- --- --- ---- --- --- --- ---

Стоит безмолвный, как вопрос.

Предложим учащимся смоделировать вопрос буржуя, обращенный к Петьке. Может быть, так: «Ну что, Петруха, хорошо тебе в новой жизни? А что, братец, с перекрестка-то можно пойти и влево, и вправо и… назад. Вернись. Заведешь новую Катьку, сунешь ножичек за голенище, все чин-чинарем, а?»

Умный буржуй знает, где и когда ему появиться, да и пес – символ старого мира – рядом с ним. Несмотря на свой романсовый зачин, 9 главка основательна, серьезна и спокойна по своему звучанию. Я бы сказал – эпична. В ней нет ни одного восклицательного знака, а всего их в поэме 83!

Перекресток заметает пурга (10 главка ), и в этой тупиковой ситуации Петруха, смущенный предложением буржуя, пытается опереться на прежние, привычные ценности: «Ох, пурга какая, спасе!» Спас – Спаситель – другое имя Иисуса Христа. «Родит же сына (Мария) и наречешь Ему имя: Иисус; ибо Он спасет людей Своих от грехов их» (Матф.,I ,21).

«Товарищи» Петрухе возражают:

Петька! Эй, не завирайся!

От чего тебя упас

Золотой иконостас?

Бессознательный ты, право,

Рассуди, подумай здраво –

Али руки не в крови

Из-за Катькиной любви?

Предложим учащимся «перевести» эту реплику на язык «презренной прозы». Если есть Бог, то почему убита Катька? Жизнестояние, основанное на религии, отвергнуто и замещено революционной необходимостью:

Шаг держи революцьонный!

Близок враг неугомонный!

Волевое начало становится новым состоянием души, рождается новый человек.

Первая строфа 11 главки утверждает свершившееся:

И идут без имени святого

Все двенадцать вдаль…

Обратим внимание на слово «все». Они обрели единство, которое символизировано маршевым музыкальным ритмом. В этот момент внешние стихии утрачивают свою власть – «И вьюга пылит им в очи», – но движение вперед продолжается.

К концу поэмы меняется и едва ли не окольцовывает ее мотив движения. Сопоставим три словосочетания: «Идут двенадцать человек»; «Идут без имени святого»; «Вдаль идут державным шагом». Изменилось внутреннее содержание движения? Безусловно. Державность – это исполнение государственной миссии. В этом исполнении они осознают свое предназначение.

Выполнила революция свою задачу – «переделать все»? Да. Такой Блок ее «услышал» в январе 1918 года. А в реальности? В реальности она была более страшной, кровавой и сложной. Блок это скоро поймет: музыка звучать перестанет.

В завершающей 12 главке обильны командные слова и интонации. «Товарищи» вступают в свои права и от слов переходят к «делу». Сюжет поэмы завершаются кровавой строфой:

Трах-тах-тах!

Трах-тах-тах…

И многоточием, говорящем о продолжении кровопролития. Убив Катьку, они осознали свое право безнаказанно убивать других… Вот с этого-то момента и начинается реальная революция.

Последняя строфа, завершающая поэму, многосмысленна. Во-первых, начавшись с отголоска маршевой интонации, она почти мгновенно ее утрачивает, и возникает напевная, молитвенная мелодия, личная мелодия Блока, возвращающая нас к его циклам «Снежная маска», «Фаина». Во-вторых, поэт в образах-символах высказал свое понимание исторического движения человечества: от «позади» к «впереди». Схематично его следует представить так:

«П» обозначает пса, прошлое во всех его проявлениях; дьявольское начало; двенадцать символизирует человечество, движущееся к Истине, Красоте, Добродетели, которые олицетворяются в христианстве Иисусом Христом. Пес и Христос – рифмуются. Если есть добро, то есть и зло. Но если «Пес» в композиции строфы поставлен рядом с идущими, то от Христа они отдалены громадным расстоянием – в двадцать значимых слов! Дойдут ли они до Него?

Сам Блок и десятки блоковедов много размышляли, да и еще будут размышлять о финале поэмы. Эти размышления достаточно известны, чтобы их здесь пересказывать. «Другого» – нет.

Да, революция безбожна: «И идут без имени Святого…» Но Он здесь, на кровавой Голгофе современности. «Он здесь, потому что Он есть всегда».

Просмотр содержимого документа
«И.Шолпо. "Двенадцать". Музыка революции»

Инна Шолпо

Симфонизм «Двенадцати» на уроке в одиннадцатом классе

Призыв Александра Блока «слушать музыку Революции» давно и прочно связан в литературоведении и школьной практике с его поэмой «Двенадцать». Поэтому мы решили попробовать построить уроки по этому произведению в одиннадцатом классе (два часа, желательно – сдвоенные) вокруг обсуждения возможностей его музыкальной интерпретации.

Урок начинается с короткого вступления учителя о времени и обстоятельствах написания поэмы и, одновременно, выявления первоначальных впечатлений учащихся.

Известно, что поэма «Двенадцать» была написана Блоком практически за два дня, хотя задумана она была недели за три до этого. Двадцать девятого января 1918 г., завершив поэму, Блок записывает: «Страшный шум, возрастающий во мне и вокруг…Сегодня я – гений».

Спросим учащихся, согласны ли они с такой оценкой поэтом своего труда. Какое впечатление произвела на них поэма? Попросим одиннадцатиклассников вспомнить, как Блок относился к революции, чего ждал и на что надеялся (материал предшествующих уроков и учебника). Показалась ли им в свете этого поэма «Двенадцать» неожиданной или закономерной? Какие чувства она у них вызвала? Какие вопросы, недоумения возникли? О каком «шуме», с их точки зрения, говорит поэт?

Обратимся затем к «Записке о “Двенадцати”», в которой Блок пытался осмыслить свою поэму в связи с весьма неоднозначными и противоречивыми реакциями современников. В ней поэт пишет: «…в январе 1918 г. я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или марте 1914. Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было написано в согласии со стихией: например, во время и после окончания "Двенадцати" я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг - шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира). Поэтому те, кто видит в "Двенадцати" политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой, - будь они враги или друзья моей поэмы.

Было бы неправдой, вместе с тем, отрицать всякое отношение “Двенадцати" к политике. Правда заключается в том, что поэма написана в ту исключительную и всегда короткую пору, когда проносящийся революционный циклон производит бурю во всех морях - природы, жизни и искусства; в море человеческой жизни есть и такая небольшая заводь, вроде Маркизовой лужи, которая называется политикой; и в этом стакане воды тоже происходила тогда буря, - легко сказать: говорили об уничтожении дипломатии, о новой юстиции, о прекращении войны, тогда уже четырехлетней! - Моря природы, жизни и искусства разбушевались, брызги встали радугово над нами. Я смотрел на радугу, когда писал "Двенадцать"; оттого в поэме осталась капля политики.

Посмотрим, что сделает с ней время. Может быть, всякая политика так грязна, что одна капля ее замутит и разложит все остальное, может быть, она не убьет смысла поэмы; может быть, наконец - кто знает! - она окажется бродилом, благодаря которому "Двенадцать" прочтут когда-нибудь в не наши времена. Сам я теперь могу говорить об этом только с иронией; но - не будем сейчас брать на себя решительного суда».

Попытаемся вместе с учениками вникнуть в эти слова поэта и понять их значение.

Из чего же, по мнению автора, родилась его поэма? Почему в этой записке опять возникает слово «шум»? Что означает противопоставление Блоком «шума» и «политики»? Какой смысл имеет здесь образ радуги? И что же сделало с поэмой время: чем она является для нас, отделенных от времени ее создания девятью десятилетиями?

После этого побеседуем с учащимися о структуре поэмы и основных ориентирах в ее художественном мире, опираясь на следующие вопросы:

Каков хронотоп поэмы? Как в ней совмещено конкретно-историческое и космическое, всеобщее? Какие образы являются центральными, сквозными в поэме? Каковы взаимоотношения людей со стихией? Почему в начале поэмы двенадцать красноармейцев словно усмиряют стихию, а в конце оказываются беспомощными перед ней? Почему центральную часть поэмы о революции занимает история Ваньки и Катьки? Почему в поэме двенадцать глав, двенадцать красногвардейцев? 1 Какова ее цифровая символика?

Эти вопросы помогут нам обозреть всё здание поэмы и увидеть взаимосвязи между ней и сквозными для творчества Блока мотивами стихии, пути, Прекрасной Дамы и России, которые мы вычленили при анализе его лирики.

Дальнейший разговор о «Двенадцати» будет построен как создание своеобразной музыкальной интерпретации поэмы.

Прочтем учащимся фрагмент статьи Блока «Интеллигенция и революция»:

«К чему загораживать душевностью пути к духовности? Прекрасное и без того трудно. А дух есть музыка. Демон некогда повелел Сократу слушаться духа музыки. Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию». Попробуем разобраться в том, какую же музыку услышал поэт в жизни и как воплотил ее в поэме «Двенадцать».

Основные вопросы, на которые мы будем опираться, следующие:

Почему поэма написана свободным стихом, не имеющим единого ритма? Какие ритмы услышали вы в поэме? Какие музыкальные жанры в ней представлены? Как форма каждого фрагмента связана с его содержанием?

Какие стилевые потоки использует Блок в поэме «Двенадцать»? С какой целью поэт это делает? Как эти потоки связаны с сюжетом и композицией поэмы?

Чем скреплено, объединено это внешне хаотическое нагромождение разных ритмических и стилистических фрагментов? Что является в поэме организующей силой?

Стоит отметить, что поэма, особенно при таком к ней подходе, оказывается для многих одиннадцатиклассников интереснее Блоковской лирики: она звучит для них более понятно и современно. Учащиеся слышат в ней ритмы и стилистику частушки, городского романса, марша, народной и блатной песни, но кто-то находит также элементы рэпа и тяжелого рока.

Учащиеся говорят, что такая разноголосица является порождением и выражением шума времени, шума стихии. Но все эти разнородные элементы, однако, связаны между собой четкой композиционной схемой и организующим ритмом марша 2 . Броуновское движение человеческих жизней оказывается в сумме частью некоего поступательного движения истории.

Предложим теперь учащимся описать словами воображаемое музыкальнее произведение на основе поэмы Блока и параллельно попытаться решить проблемный вопрос: «Что же такое поэма “Двенадцать” – пасквиль на Революцию или же гимн?».

Какая форма, по-вашему, более всего подошла бы для музыкальной интерпретации поэмы: симфония, соната, оратория, симфоническая поэма или что-то еще? Какие музыкальные инструменты вы бы использовали? С какими образами поэмы был бы связан тот или иной инструмент? Какие музыкальные темы вы бы выделили? Каково было бы взаимоотношение этих тем? Как бы они менялись на протяжении произведения? Где был бы кульминационный момент музыкального произведения? Какими средствами вы создали бы максимальное напряжение в этот момент?

Каким представляется вам финал музыкального произведения?

В процессе ответов на эти вопросы происходит скрытый анализ произведения, более тонкий, чем попытки логического осмысления этого, даже для самого автора не поддающегося однозначной расшифровке, полотна.

Говоря о завершающей части нашей музыкальной интерпретации, мы рано или поздно затрагиваем образ Христа – наиболее дискуссионный в поэме. Это дает нам возможность перейти к следующему обобщающему заданию – сравнению различных высказываний о финале поэмы . Учащиеся получают распечатку со следующими цитатами.

Н. Гумилев: «Конец “Двенадцати” искусственно приклеенный, внезапное появление Христа есть чисто литературный эффект».

В. Орлов: «Образ Христа - олицетворение новой всемирной и всечеловеческой религии, новой морали - служил для Блока символом всеобщего обновления жизни».

И. Крук: «Исус Христос и крест трактуются Блоком, вопреки церковной традиции, как символы не смирения, а мятежа, бурного вмешательства в жизнь. … Поэма была написана … ради до предела сконденсированной идеи борения добра и зла».

Г. Яковлев: «Вероятнее всего, Иисус выступает здесь как Спаситель грешных душ заблудших в политическом мраке людей. Он надеется на раскаяние тех, которые “не ведаюn , что творят”. Остановить дикий разгул, образумить и вернуть душегубов в лоно Божие - это истинное дело Христа, а не возглавить и благословить их на дальнейшие злодеяния. Вот что, по-моему, означает явление Христа в конце поэмы».

М. Пришвин: «Наконец, я понял теперь, почему в “12-ти” впереди идет Христос, это он, только Блок, имел право так сказать: это он сам, Блок, принимал на себя весь грех дела и тем, сливаясь с Христом, мог послать Его вперед убийц: это есть Голгофа - стать впереди и принять их грех на себя».

Спросим: «Какое из приведенных высказываний вам ближе, почему? Есть ли у вас собственное понимание этого вопроса, не совпадающее с предложенными? Почему стали возможны столь противоречивые мнения?»

Этот разговор позволяет сделать обобщающие выводы о смысле, идейном и художественном своеобразии поэмы, о невозможности свести ее к однозначной простой формуле.

В качестве синтезирующего задания для завершения урока можно обратиться к иллюстрациям к «Двенадцати» работы художника Ю. Анненкова. Сам Блок назвал их параллельным графическим текстом, рисованным близнецом.

Спросим: «Какое отношение вызывают эти иллюстрации у вас? В чем их своеобразие? Какими средствами художник передает музыку блоковской поэмы? К какой главе вы могли бы отнесли каждую из иллюстраций? Почему? Какую из них вы вынесли бы на обложку?»

Это позволяет нам вплотную подойти к домашнему заданию – словесному рисованию обложки к произведению. (Вариант: описание словами симфонической поэмы «Двенадцать»).

1 Интересно здесь отметить то, что революционные патрули действительно обычно состояли из двенадцати человек – Блоковский символ вырастает из жизни. Как истинный поэт-символист, Блок умеет находить и читать символическое в окружающей действительности.

2 «В «Двенадцати» существенно то, что стройный, предельно гармоничный композиционный ритм вступает в противоречие с множеством иных элементов, кажущихся нагромождением случайных стиховых форм. Композиционный костяк поэмы образует то, что мы назовем «большим ритмом», или макроритмом.
Композиционная стройность поэмы «Двенадцать» отвечает блоковскому представлению о музыке как непременной основе народной революции. В. М. Жирмунский еще в 1921 году весьма точно определил «музыкальное» своеобразие «Двенадцати» как «грандиозного неразрешенного диссонанса», - к этому относится и констатируемое нами противоречие между симметрической композиционной структурой и нагромождением разнороднейших стилистических форм, образующих словесно-стиховую ткань поэмы. Есть, однако, в «Двенадцати» сквозной динамический элемент, который преодолевает это мнимо хаотическое нагромождение. Это маршевый ритм. Он постепенно крепнет и одолевает противоборствующую ему поэтическую тему - тему разбушевавшейся стихии.» (Е. Г. Эткинд. "Демократия, опоясанная бурей". Композиция поэмы А. Блока "Двенадцать").

Просмотр содержимого документа
«Ю.Халфин. Ещё раз о финале "Двенадцати"»

Штудии

Юлий Анатольевич Халфин,

учитель литературы ГОУ СОШ № 179

Ещё раз о финале «Двенадцати»

Загадка финала последней поэмы Александра Блока не отпускает читателей и исследователей. О ней написано много, но всякий раз написанное рождает новые и новые вопросы. Один из старейших авторов «Литературы», Юлий Халфин, своими размышлениями о финале «Двенадцати» призывает к продолжению диалога и с текстом поэмы, и с её трактовками.

Поэзия чутко реагирует на интонацию исполнителя. Как-то я слушал «Двенадцать» в исполнении Юрского. Читая последнюю строку, актёр поглядел вдаль, потом прижал ладонь к щеке – словно увидел нечто ужасное. Слова «Иисус Христос» он прочитал как междометие: это была его реакция на события, которые так страшно надвинулись на Россию. Так человек восклицает в отчаянии: «Господи!»

Маяковский любил трактовать неведомо откуда явившегося Христа как две реакции поэта на революцию. Вот озябший Блок, в солдатской шинели, греет руки у костра, в ночном городе, где большевики захватили власть.

Блок посмотрел –

костры горят –

«Очень хорошо».

Но рядом с этой картинкой идёт другая:

Россия Блока…

Незнакомки,

дымки севера

Шли на дно,

и жестянки консервов.

Резко меняется облик поэта, прощающегося со своими образами. Его лицо «мрачнее, чем смерть на свадьбе»:

из деревни…

библиотеку в усадьбе».

Тень поэта и сам Блок «оба ждут по воде шагающего Христа». Но Христос Блоку не явится. Явятся живые люди с пулемётами и тачанками.

По уверению Маяковского, поэма «Двенадцать» равно отразила две несовместимые идеи. Поэмой «зачитывались белые», забыв его «хорошо». Поэмой «зачитывались красные», забыв проклятие тому, что жгут библиотеки. Одни читали поэму как сатиру на революцию. Другие видели в ней прославление революционного движения.

Как это произошло? В каких строках Блок славословил буйный мятеж двенадцати новых апостолов? Какую веру и правду несли его герои людям? Попробуем прочитать поэму заново в поисках ответов на эти вопросы.

Образы поэмы стали приходить к Блоку задолго до её написания. Вот поэт видит «старый сон». Проститутка и развратник переходят его порог. Воет ветер. Черна вода. «В ней забвенье навсегда». В напевах Музы – «роковая о гибели весть» и «проклятье заветов священных». А вот «дикий ветер // Стёкла гнёт, // Ставни с петель // Буйно рвёт». За окном черно и пусто.Как не отдать милую – чужому? Как не бросить всё на свете, если в гости ходит «только дикий чёрный ветер»?

Эти же темы буйного ветра, холода, зависти и душевной пустоты встанут в центр его поэмы. Чёрное небо, чёрная злоба… Серебряный век резко усилил роль цвета в поэзии. Какие светлые картинки могут «опрокинуть» эту увертюру? Почему только чёрный цвет определяет образ рокового патруля? Почему и небо чёрное, и злоба чёрная? Зависть, уныние, безверие – Блок в героях видит только те черты, которые люди веры традиционно считают грехом, неверием в Бога, отрицанием смысла жизни. Злоба не может быть «святой».

Шагают лихие ребятки патруля. Это о них – «вперёд, рабочий народ». О них – «революционный держите шаг». Это они – без креста. У их винтовок чёрные ремни. И ребятам с примятым картузом «на спину б надо бубновый туз!». Они каторжники. Это их время настало. «Буйну голову сложить» каторжники собираются ради чудной идеи:

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови –

Господи, благослови!

Лежит их Катька, «падаль», на снегу. Время настало весёлое: нет городового. Но «горе горькое, скука скучная» гложет сердце. Лейтмотив седьмой песни – скука. Странное чувство владеет победившими буржуев каторжниками. Скучно, но «позабавиться не грех».

Идут они «без имени святого». И если привиделось Блоку, что впереди с кровавым флагом движется Христос, то это привычное обольщение. Сатане дано являть себя в разном виде. Христу нечего тут делать со своими венчиками из роз. С кровавым флагом ведёт новых апостолов тот, кто знает, откуда святая злоба, откуда вьюга, сметающая людей, как хлам.

Наступят лихие времена расстрелов. Наступят страшные судьбы для тех, кто предал себя лютой злобе. И уж винтовочки, пистолетики славно погуляют по нашей земле. До сих пор не ведаем, сколько миллионов людей мы сгубили ради сладостного обольщения ложью, злобой, ненавистью к людям. Желающим искать Христа надо глядеть в другие книги.

Блок написал блистательную, совершенно однозначную картину 1918 года. У нас нет лучшей поэмы о революции. Будем благодарны поэту за то чувство правды, которое вело его рукой. Простим ему странную картинку его финала. Это или иллюзия, или один из снов, тяготевших над поэтом всегда. Блок немало писал стихов, где путал лик своей любимой девы с ликами цыганских красавиц и роковыми провалами в бездну.

Он был поэт – «дитя добра и света». Он не мог принять то страшное, что увидел на улицах Петрограда. Изобразить сумел – но не принять.

Просмотр содержимого презентации
«Рисунки Ю.Анненкова к поэме А.Блока "Двенадцать"»

«Многоуважаемый Юрий Павлович… Рисунков к «Двенадцати» я страшно боялся и даже говорить с Вами боялся. Сейчас, насмотревшись на них, хочу сказать Вам, что разные углы, части, художественные мысли - мне невыразимо близки и дороги, а общее - более, чем приемлемо, - т.е. просто я ничего подобного не ждал, почти Вас не зная…»

Из письма А.Блока Ю.Анненкову