«Хочешь мира - готовься к войне». Это изречение приписывают римскому историку Корнелию Непоту. Друг поэта Катулла и оратора Цицерона, Непот жил в 99-24 годах до нашей эры. Это были смутные времена: три гражданских войны, победа и убийство Цезаря, восстание Спартака, постоянные мятежи различных политических партий. Непот в своих произведениях не касался современности. Его главный труд - «О знаменитых людях», 16-томное жизнеописание древних полководцев: Аристида, Алкивиада, Ганнибала. Тем не менее на страницах этого произведения он написал: «Si vis pacem para bellum». Фраза запомнилась в веках. Причем настолько крепко, что, когда в 1900 году австрийский конструктор Георг Люгер создал новый 9-миллиметровый пистолет, отличавшийся высокой точностью стрельбы, он назвал его «Парабеллум».

Особый жаргон войны

Войны, смуты и революции всегда оставляют след в языке. Еще в середине XX века американский лингвист Моррис Сводеш установил, что в любом языке мира существует ядро из 100-200 стабильных слов: если они и меняются, то не более чем на 14 процентов за 1000 лет. Между тем, по данным компании Global Language Monitor, в современном английском языке сейчас насчитывается 1 миллион 490 тысяч слов, в русском, немецком, французском языках - около 500 тысяч. И все они постоянно обновляются. Однако скорость обновления в разные эпохи неодинакова. Во времена застоя, например во Франции эпохи Реставрации или в викторианской Англии, язык практически не менялся. Зато в периоды социальных потрясений новые слова, фразы и поговорки появляются с невероятной скоростью. И порой закрепляются в нашей речи на века.

Так, со времен Древней Руси в русском языке осталось выражение «лезть на стену». В те времена города обносились высокими деревянными или каменными стенами. Штурмовать их было нелегко: в нападающих стреляли сверху стрелами, обливали кипящей смолой, забрасывали камнями. Выражение «лезть на стену» изначально выражало предел мужества. Сейчас же мы употребляем эту фразу в совсем другом смысле: на стенку лезет тот, кто в отчаянии и не контролирует себя.

Фото: Штабс-капитан Мартынов / РИА Новости

Фразой «пуля - дура…» мы обязаны русскому полководцу Александру Васильевичу Суворову. В своем труде «Наука побеждать», написанном в 1796 году после двух русско-турецких войн и штурма Праги, он советовал: «Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко. Пуля обмишулится, штык не обмишулится: пуля - дура, штык - молодец!»

Крымская война оставила нам в наследство выражение «гладко было на бумаге…». Летом 1855 года, пытаясь снять осаду Севастополя, русское командование разработало план взятия Федюкиных гор. Решающее сражение произошло 16 августа при Черной речке. Однако, несмотря на героизм русских солдат, бой этот был проигран из-за беспорядков в управлении и отсталой военной техники. А пару лет спустя в запрещенном в России альманахе «Полярная звезда» появилось стихотворение, начинавшееся так: «Гладко вписано в бумаги, да забыли про овраги. А по ним ходить... » Стихи эти, быстро ставшие популярными, не были подписаны, и лишь в наши дни выяснилось, что автор строк - писатель Лев Николаевич Толстой, который, будучи в молодости артиллеристом, в сражении при Черной речке командовал батареей.

Великое смешение и помешательство

Первая мировая тоже внесла свой вклад в развитие языка. Четыре года война перемешивала в одном котле 65 миллионов солдат из 30 стран мира: немцев, французов, русских, англичан, американцев, турок, индусов, сенегальцев... Срок достаточный, чтобы солдаты союзных и воюющих армий выработали свой собственный окопный язык. Причем многие слова, фразы и афоризмы, появившись на фронтах столетней давности, до сих пор употребляются в разговорной речи. Какие именно? Об этом «Ленте.ру» рассказал лингвист Максим Кронгауз, заведующий лабораторией социолингвистики РАНХиГС.

Как известно, в годы войны появилось множество военно-технических изобретений, не существовавших ранее. Всем этим вещам предстояло дать имена. В европейских языках один за другим стали рождаться неологизмы: «дирижабль» - от французского diriger, управлять; «субмарина» - sub marinus, что по-латыни означает «под морем». Часто в языке закреплялись не термины как таковые, а шуточные названия, которые давались тому или иному изобретению в солдатской среде. Забавная история произошла, например, со словом «танк».

Словарь войны

Танк. Своим появлением эта боевая машина обязана Первой мировой. Едва война из маневренной перешла в позиционную, как всем воюющим державам стало ясно - на фронте необходима бронированная самоходная пушка, которая могла бы преодолевать линию фронта и вклиниваться в глубину обороны противника. Одними из первых такую пушку создали англичане. Они назвали ее tank, то есть «бак» или «цистерна». При отправке на фронт первых танков британская контрразведка пустила слух, что Россия заказала Британии партию топливных цистерн. И танки отправились по железной дороге под видом баков - на них даже написали по-русски: «Осторожно. Петроград».

В России первые танки называли «лоханями». Здесь тоже сказалась влияние времени. Еще с эпохи Александра III с ее лозунгом «Самодержавие. Православие. Народность», в России поддерживалось все исконно русское. Новейшую военную технику тоже стремились называть по-русски: если мечет пули - значит, «пулемет», если защищает от отравления ядовитыми газами - значит, «противогаз», а если корпус обшит толстым слоем пуленепробиваемого железа, то «броневик», от персидского bron, - бронза, доспехи, - слова, пришедшего на Русь еще с монголо-татарами. А вот обычное для сегодняшней речи слово «самолет» 100 лет назад почти не употреблялось. Хотя уже существовало - еще в 1857 году вице-адмирал и комендант Феодосии Николай Михайлович Соковнин, увлекавшийся наукой о воздухоплавании, описал этим словом управляемый аэростат. Вместо «самолет» говорили «аэроплан»: от французского aer - «воздух», planer - «парить».

Словарь войны

Ас . По-французски as означает «туз», старшая карта в колоде, причем считается, что слово это произошло от искаженного «Deus» - Бог. В Первую мировую асами стали называть военных летчиков высшего класса. Еще в самом начале войны, 26 августа 1914 года, русский летчик Петр Нестеров сбил немецкий самолет, открыв тем самым счет воздушным победам асов мировой войны. Позднее среди французских пилотов появился обычай после каждого сбитого вражеского самолета прикреплять на фюзеляже карточного туза. Летчик, сбивший пять и более самолетов противника, получал звание аса. Сегодня асами в переносном смысле называют людей, достигших высокого мастерства в каком-либо деле.

Что же касается человека, управлявшего самолетом, то его назвали «пилот». Это французское слово означает «лоцман» и через итальянский язык восходит к древнегреческому pedotes - «рулевой». Летчиком пилот стал лишь где-то в середине войны. По легенде, случилось это так. В Петрограде на одном из собраний писателей кто-то спросил: «А как будет по-русски слово "пилот"»? «Полетчик», - предложил присутствовавший там Михаил Пришвин. Слово прижилось, укоротившись, впрочем, до «летчика».

От главковерха до имхо

Другое новшество - сокращения. Они появились благодаря развитию телеграфа. Считается, что за годы войны только в России было послано 45 миллионов телеграмм: командиры обменивались донесениями и приказами, солдаты слали домой весточки с фронта. Однако стоимость телеграмм была довольно высока: 5 копеек за слово. Поэтому слова стали сокращать. Так появились «главковерх» - верховный главнокомандующий, «командарм» - командир армии - и «начдив» - начальник дивизии.

«Сегодня большинство сокращений той эпохи исчезло из языка, - уточняет Максим Кронгауз. - А вот механизм их образования остался и активно используется в sms-сообщениях. Например, "др" - вместо "день рождения", "спсб" - вместо "спасибо", "выхи" - вместо "выходные", "имхо" и т.д.»

U.S. Army Air Force / AP

Чем дольше затягивалась война, тем теснее становились связи между солдатами союзных и враждующих армий. Однако, месяцами сидя в окопах, солдаты обменивались не только тушенкой, коньяком и сувенирами: пуговицами, портсигарами, подтяжками. Они обменивались словами. Так, англичане переняли от индусов словечко cushy - «приятный, приносящий удовольствие». Австралийцы от французов - vin blanche, белое вино, которое на своем наречии превратили в невообразимый plonk - дешевый портвейн.

«В России заимствований было немного, - считает Кронгауз. - С заимствованиями, особенно из немецкого языка, боролись. Даже столицу империи - Петербург - переименовали в Петроград». Тем не менее именно в этот период в русскую речь вошли французские слова «эвакуация» и «мобилизация». До того, когда парня забирали в армию, это называлось «забрить лоб».

Распространялся по окопам и солдатский сленг: trench coat - непромокаемый плащ из габардина, shell-shock - ступор или, напротив, паника после артиллерийского обстрела, каша со «шрапнелью» - то есть с перловой крупой.

Словарь войны

Ударники. В 1915 году в русской армии так именовали небольшие команды отважных солдат, вооруженных бомбометами и гранатами, которые во время атаки первыми штурмовали вражеские укрепления. В 1917-м на основе этих команд указом главнокомандующего Алексея Брусилова были созданы целые ударные роты, батальоны и даже полки, которые воевали на германском фронте. Одним из таких подразделений и являлся «женский ударный батальон смерти» Марии Бочкаревой. После революции ударные отряды расформировали, однако слово в языке сохранилось. В Советском Союзе, уже в годы первых пятилеток, ударниками называли героев труда, постоянно перевыполнявших нормы и сроки.

Особенно любопытна история двух слов: «снайпер» и «камуфляж».

Слово «снайпер» произошло от английского snipe - «бекас» (мелкая и быстрая птичка, охота на которую сложна тем, что траектория ее полета непредсказуема и охотник стреляет навскидку). Первыми снайперами в сегодняшнем смысле слова стали буры - голландские поселенцы в Южной Африке. Вооруженные многозарядными немецкими винтовками с дальностью стрельбы 2000 ярдов (1829 метров), они в годы Англо-бурской войны ловко расстреливали из укрытий регулярные части британцев. В Первую мировую, с ее многокилометровыми линиями обороны, снайперы оказались востребованы особенно. В среднем в каждом пехотном батальоне по штату имелось 6-8 снайперов и столько же готовилось на их замену. Сегодня снайперами также называют спортсменов, например футболистов, метко забивающих голы.

Как только появились снайперы, стала ощущаться потребность в «камуфляже». Это слово произошло от французского camoufler, что на парижском жаргоне означало «прятать», «скрывать», «пускать пыль в глаза». Изначально камуфляжем называлась военная форма серо-землистого цвета. Еще в 1867 году британское командование переодело в нее части разведчиков в колониальной Индии (поэтому цвет формы стал называться «хаки», что на хинди значит «пыль»), а в годы Англо-бурской войны - всю оставшуюся армию. В Южной Африке выяснилось, что красные английские мундиры являются отличной мишенью для бурских снайперов. К началу Первой мировой мундиры цвета хаки были уже во всех мировых армиях, а в середине войны британский художник и офицер военно-морского флота Норман Уилксон предложил маскировать и военную технику - корабли, а позднее - самолеты и аэродромы.

Жди меня, и я вернусь...

Помимо отдельных слов Первая мировая оказалась щедра и на афоризмы. Две самых известных фразы времен войны: «Русские не сдаются!» и «железный занавес».

Словарь войны

Чтобы служба медом не казалась. Выражение принадлежит чешскому писателю Ярославу Гашеку. В романе «Похождения бравого солдата Швейка» он рассказывает, что, уклоняясь от воинской службы, солдаты придумывали себе болезни: бронхит, туберкулез, язву желудка, цистит. Задача же врачей была - вернуть армейцев в строй, потому и лечили их «пытками», например погружая в холодную воду или оставляя в кромешной темноте. Кроме того, уклонистам давали горький хинин, причем, как пишет Гашек, в лошадиных дозах - «чтобы не думали, что военная служба - мед». Сегодня так говорят, когда хотят утешить человека, которому предстоит неприятная процедура.

Что касается первого выражения, принято считать, что впервые его произнес русский генерал Левашев в ответ на требование короля Густава III сдать город Фридрихсгам во время войны со шведами 1788-1790 годов. Однако весь мир эта фраза облетела в 1915-м, в дни осады польской крепости Осовец, длившейся 190 дней. Немцы не раз предлагали нашим солдатам сдаться, на что те отвечали: «Русские не сдаются!»

Выражение «железный занавес» пришло из Франции XVIII века. В те времена в театрах до начала представления сцену от зрительного зала отделял занавес из железа, который опускали, чтобы уберечь публику в случае, если за кулисами вдруг начнется пожар. Однако уже в начале XIX века эта фраза стала употребляться в переносном значении - отрешенность от жизни. В годы же Первой мировой так стали описывать политическую изоляцию страны. Именно в этом контексте «железный занавес» упомянул премьер-министр Франции Жорж Клемансо, заявивший в 1919-м: «Мы желаем поставить вокруг большевизма железный занавес, чтобы впредь не разрушать цивилизованную Европу».

Но вот Первая мировая закончилась: для России в 1917 году, вместе с революцией, для всего остального мира - в 1918-м, Версальским договором. Это событие также оставило след в языке. Однако разные страны отнеслись к нему по-разному. В русской речи появились слова «пораженческий», «пораженец», которыми описывали неверие в победу, в осуществление чего-то хорошего. А вот американцы, напротив, возвращались домой с легким сердцем. Своим подругам и женам они слали открытки, подписанные NORWICH. Аббревиатура означала Knickers Off Ready When I Come Home - «трусики долой, когда я вернусь домой». Что любопытно, это сокращение пережило не только Первую, но и Вторую мировую, Вьетнам, Корею и Кувейт. И сегодня, в эпоху sms, оно популярно, как и 100 лет назад. По крайней мере, именно эту фразу говорит любимой жене Крис Кайл, герой последнего фильма Клинта Иствуда «Снайпер», перед тем как погибнуть на полигоне от руки сумасшедшего ветерана Ирака.

Бойня [Первая мировая война] началась; слышен гул орудий. Вся Европа в походе! 15 млн. штыков готовы вонзиться в 15 млн. человеческих тел, готовы убить 15 млн. верных, храбрых, жалких, смущенных событиями людей! – Уинстон Черчилль

Война [Первая мировая] остановилась так же внезапно и повсеместно, как она и началась. Человечество подняло голову, оглядело сцену разрушения, и все - победители и побежденные - с облегчением вздохнули. – Уинстон Черчилль

Как возникла первая мировая война? Она возникла из-за желания переделать мир. Сейчас та же подоплека. Имеются капиталистические государства, которые считают себя обделенными при предыдущем переделе сфер влияния, территорий, источников сырья, рынков и т.д. и которые хотели бы снова переделить их в свою пользу. Капитализм в его империалистической фазе – такая система, которая считает войну законным методом разрешения международных противоречий, методом законным если не юридически, то по существу. – Иосиф Сталин

Как принята была вообще в России война 1914 года? Сказать просто, что она была "популярна", было бы недостаточно... - Павел Милюков

Неважно, чем все закончится,- в любом случае эта [Первая мировая] война велика и прекрасна. - Макс Вебер

Ни одна из войн в истории человечества не погубила столько жизней, как эта [первая мировая]. Но еще большими были моральные потери. Силы, как яд убивающие душу [ложь и обман] и тело, были доведены до совершенства. Моральные последствия были столь же ужасны, что и физические... – Махатма Ганди

Общим фоном [Первой] мировой войны является, в конце концов, англо-германский антагонизм. - Теобальд Бетман-Гольвег

Первая мировая война явилась первой возможностью для массированной переброски американских вооруженных сил в Европу. Страна, находившаяся в относительной изоляции, быстро переправила войска численностью в несколько сотен тысяч человек через Атлантический океан: это была трансокеаническая военная экспедиция, беспрецедентная по своим размерам и масштабу, первое свидетельство появления на международной арене нового крупного действующего лица. Представляется не менее важным, что война также обусловила первые крупные дипломатические шаги, направленные на применение американских принципов в решении европейских проблем. Знаменитые "четырнадцать пунктов" Вудро Вильсона представляли собой впрыскивание в европейскую геополитику американского идеализма, подкрепленного американским могуществом. (За полтора десятилетия до этого Соединенные Штаты сыграли ведущую роль в урегулировании дальневосточного конфликта между Россией и Японией, тем самым также утвердив свой растущий международный статус.) Сплав американского идеализма и американской силы, таким образом, дал о себе знать на мировой сцене.

Тем не менее, строго говоря, первая мировая война была в первую очередь войной европейской, а не глобальной. Однако ее разрушительный характер ознаменовал собой начало конца европейского политического, экономического и культурного превосходства над остальным миром. В ходе войны ни одна европейская держава не смогла продемонстрировать решающего превосходства, и на ее исход значительное влияние оказало вступление в конфликт приобретающей вес неевропейской державы - Америки. Впоследствии Европа будет все более становиться скорее объектом, нежели субъектом глобальной державной политики.

Тем не менее этот краткий всплеск американского мирового лидерства не привел к постоянному участию Америки в мировых делах. Наоборот, Америка быстро отступила на позиции лестной для себя комбинации изоляционизма и идеализма. Хотя к середине 20-х и в начале 30-х годов на Европейском континенте набирал силу тоталитаризм, американская держава, к тому времени имевшая мощный флот на двух океанах, явно превосходивший британские военно-морские силы, по-прежнему не принимала участия в международных делах. Американцы предпочитали оставаться в стороне от мировой политики.

С такой позицией согласовывалась американская концепция безопасности, базировавшаяся на взгляде на Америку как на континентальный остров. Американская стратегия была направлена на защиту своих берегов и, следовательно, была узконациональной по своему характеру" причем международным или глобальным соображениям уделялось мало внимания. Основными международными игроками по-прежнему были европейские державы, и все более возрастала роль Японии.

Збигнев Бжезинский "Великая шахматная доска: главенство Америки и ее геостратегические императивы"

Посмотрите, с чего начиналась Первая мировая война – с передела сфер влияния в колониальном мире. Вторая – из-за Японии, которая хотела полмира захватить, и Гитлера, который претендовал на Европу. - Евгений Примаков

Уже в первую мировую войну конница стала терять свое былое значение. Появились на театре военных действий массовые армии, насыщенные автоматическим оружием (пулеметы), скорострельной артиллерией, танками и авиацией. Образовались сплошные фронты. Войска, зарывшиеся в землю и огородившиеся колючей проволокой, исключали успешные действия кавалерии в конном строю. Конница наряду с пехотой была посажена в окопы, конь стал преимущественно средством передвижения. – Константин Рокоссовский "Солдатский долг"

Я был поражен картиной многолетней бессмысленной бойни, которую представляла первая мировая война. Несмотря на мою молодость, я ясно понимал, что никакой из воюющих стран война не могла принести ничего, что могло бы идти в сравнение с миллионами жертв и колоссальными разрушениями. – Борис Бажанов "Воспоминания бывшего секретаря Сталина"

Состояние войны и мира - это тот опыт, который был присущ человеческому обществу с давних времен. Причем люди всегда рассматривали войну в целом как событие страшное и тяжелое, а мир - как долгожданное избавление от страшного действа. Поэтому высказывания о войне мы можем встретить во многих памятках человеческой культуры.

Рассмотрим этот вопрос более подробно.

Военные действия в трудах античных авторов

Как известно, философия впервые зародилась в Тогда же мудрецами древности было и дано определение военных действий. Ведь они часто случались между небольшими греческими полисами. Война была частью жизни людей, которая приносила, с одной стороны, голод, разрушение, смерть и беды, но, с другой стороны, могла дать деньги, власть, славу, рабов и богатство.

Однако древние авторы отрицательно оценивали это состояние. В частности, Овидий говорил, что лучше, когда воюют другие народы, Лукан указывал, что во время боевых действий перестают выполнять свою миссию законы, а Вергилий упоминал, что война никому не приносит настоящих благ.

Таким образом, мы видим, что высказывания о войне мудрецов древности однозначно трактуют это понятие в отрицательном ключе.

Военные действия в понимании русских мыслителей

Горячим противником войны в нашей стране, посвятившим этой проблеме множество трудов, был Л.Н. Толстой. Он ненавидел войну и считал ее самым ужасным изобретением человечества. К счастью, великий русский писатель не дожил до начала Первой мировой в 1914 году, которая поразила своих современников жестокостью кровопролития.

Других русских авторов свидетельствуют о том, что следует разграничивать понятия «войны как зла» и «защиты своего Отечества». О необходимости такой защиты свидетельствуют Державин, Пушкин, Тургенев, даже Толстой, а вот войну как негативное общественное явление рассматривают большинство авторов.

В частности, М. Горький называет войну самым страшным зверством, на которые способны люди. С. Есенин, знавший о войне не понаслышке, пишет о том, что мир прекрасен, поэтому войны недопустимы.

Высказывания о войне: почему начинаются боевые действия?

Часто мыслителей мучает вопрос о том, почему люди, зная о пагубных последствиях войны, ее все-таки затевают.

И сами отвечают на этот вопрос. Так, Петр Великий полагает, что суть войны - это потребность в наживе, поэтому именно деньги выступают главной артерией войны.

Китайский мудрец Сюньцзы указывает, что причиной войны является человеческое несовершенство.

Таким образом, высказывания великих о войне дают ясно понять, что это явление порицается людьми, однако войны не прекращаются, потому что находятся люди, готовые ради своих корыстных интересов бросать в топку войны все новые и новые жертвы.

Хорошая статья о Первой мировой войне. Вообще Наталью Алексеевну Нарочницкую уважаю и стараюсь не пропускать её статьи. Почитайте, интересно пишет.

РОССИЯ ЗАЩИЩАЛА РЕЗУЛЬТАТЫ СВОЕЙ МНОГОВЕКОВОЙ ИСТОРИИ

Известный историк Наталия Нарочницкая размышляет о мифах, сложившихся вокруг Первой мировой войны, и о её значении для российского самосознания

Неизвестная война… Так иногда называют один из самых кровопролитных конфликтов в истории человечества, ставший для России периодом серьёзнейших испытаний. Именно в Первую мировую высветились все узловые противоречия российской истории, произошла ломка некогда могущественной Российской империи, вышли на авансцену разрушительные общественные силы и окончательно вызрели предпосылки для Февральской и Октябрьской революций. Поэтому обращение к драматическим событиям 1914-1918 годов нам важно для того, чтобы не повторять ошибок прошлого и сохранять национальное единство перед лицом любых социальных катаклизмов.

В свете приближающегося 100-летия со дня начала Первой мировой войны, которое мы будем отмечать 1 августа 2014 года, «НВ» запускает новый спецпроект - «Великая война. 1914-1918». В течение ближайших месяцев наша газета будет публиковать статьи историков, философов, военных экспертов и различные архивные материалы, связанные с одним из наиболее масштабных вооружённых конфликтов ХХ века. Цикл публикаций открывают размышления доктора исторических наук, президента «Фонда исторической перспективы» Наталии Алексеевны НАРОЧНИЦКОЙ.

В преддверии 100-летия Первой мировой войны с сожалением приходится констатировать, что память об этом важнейшем для нашей страны событии занимает незаслуженно скромное место в российском историческом сознании. В чём же причина? Конечно, свою роль сыграло то, что Первую мировую войну затмили две революции в России и Великая Отечественная война, Великая Победа мая 1945-го, добытая невиданным в истории национальным сверхусилием. Однако по степени влияния на дальнейший ход российской и всемирной истории события 1914-1918 годов имеют колоссальное значение, предопределив и будущую Вторую мировую войну.

Но главная причина незаслуженного забвения Первой мировой войны в отечественном сознании состоит в том, что она подверглась в советское время искажённым идеологизированным трактовкам. Если посмотреть школьные и институтские учебники истории начиная с 1920-х годов, то в них эта война охарактеризована как «империалистическая», «несправедливая» и «ненужная народу».

Причина очевидна. В русле революционной исторической «школы Покровского» и Института красной профессуры, заложивших классовый подход к истории, всё, что было до революции, объявлялось архаической борьбой за ложные и враждебные «трудящимся» интересы. И главное, нужно было оправдать лозунг Ленина: «Поражение собственного правительства в войне» - катализаторе мировой пролетарской революции. Этот сомнительный с моральной точки зрения тезис можно было оправдать лишь объявлением Первой мировой войны «преступной империалистической бойней».

Неудивительно, что после десятилетий идеологической обработки память о Первой мировой войне в значительной мере стёрлась в российском историческом сознании. У нас почти не помнят и не чтут героев, павших в боях за честь и достоинство Отечества. Разве что изредка упоминается Алексей Брусилов, да и то благодаря его переходу потом на сторону большевиков. У нас почти полностью отсутствуют памятники, связанные с событиями 1914-1918 годов. Редкие исключения - возведённая в 2008 году стела в Царском Селе под Петербургом и мемориальный камень в Калининградской области на чудом сохранившихся братских могилах участников ожесточённых боёв за свою историю.

Сегодня, в связи с приближающимся столетним юбилеем Первой мировой появился повод научиться рассматривать эту «вторую Отечественную» панорамно, при этом сохраняя сопричастность и ничего не лакируя. Необходимо бережно восстанавливать память о тех событиях, подвергая пересмотру идеологически мотивированные оценки. А для этого в первую очередь нам предстоит развеять наиболее устойчивые и деструктивные мифы, которые мешают по достоинству оценить подвиг наших предков и осознать истинное значение событий 1914-1918 годов для истории России.

Но о каких мифах идёт речь?
Миф № 1. России не стоило ввязываться в эту войну
Некоторые залихватские «специалисты» по истории любят тиражировать тезис: «Участие России в Первой мировой войне - глупость и трагическая ошибка, которую можно было избежать». Или: «Нам не стоило вмешиваться в эту бойню ради спасения Сербии». Что тут скажешь? Не отделаться от впечатления, что подобные оценки - смесь наивности и самоуверенного желания выдвинуть антитезу доминирующей точке зрения.

Будучи одним из активнейших участников «европейского концерта держав», Россия не могла остаться в стороне от событий такого масштаба, которые разворачивались прямо у её границ и в регионе её ответственности и безопасности - на Балканах и в Проливах (Босфор и Дарданеллы. - Прим. ред.). И дело вовсе не в «империалистическом» стремлении заполучить новые рынки сбыта и приписываемой ложно России идее овладеть Константинополем. Россия обладала собственным, ещё не освоенным внутренним рынком, который обещал стать по масштабам европейским, и поэтому не была в состоянии острого экономического соперничества с другими государствами.

И территориальных претензий наша страна совсем не имела. Никогда не ставилась и конкретная цель овладеть Константинополем. Да, была мечта - водрузить православный крест на святой Софии! (Глядя на то, как турки сегодня не стесняются салютом праздновать порабощение Константинополя, невольно об этом размечтаешься…) Но геополитически это нужно было бы лишь для того, чтобы нельзя было перекрыть нам Проливы. При этом Россия всегда осознавала, что овладение Царьградом практически невозможно и вызвало бы такое единодушное неприятие ведущих западноевропейских держав, особенно Англии, преодолеть которое не помогла бы никакая сказочная военная мощь.

Существует лишь записка дипломата Александра Нелидова к государю от 1896 года, где он размышляет над шансом и возможностью взятия Константинополя. Эту записку «обсасывали» обличители «агрессивной политики царизма» из Института красной профессуры. Однако фактом является, что на совещании министров она вызвала сугубо отрицательное отношение! Сам государь оставил ремарку: «ЕСЛИ бы это было возможно!» На совещании обсуждали опасность для России кризиса в Оттоманской Турции, который немедленно вызвал бы вход в Босфор флотов западно-европейских держав. Ставилась задача при таком развитии событий хотя бы успеть со всеми, чтобы не быть вытесненными!

Согласно документам, а не домыслам, вопрос о Константинополе вновь начал рассматриваться уже в ходе войны. В 1915 году, когда между Англией и Францией встал вопрос о разделе аравийских владений Турции и защите православных на бывших турецких территориях, Англия, кстати, уже тогда выторговала себе контроль над нефтеносными Мосулом и Кувейтом. Так что забота о «демократии в Ираке» имеет очень давние и весьма меркантильные подоплёки! Россия тогда и начала прощупывать возможности прочного и ответственного присутствия в Константинополе. Но достижимой конфигурацией видели не единоличный, опять же, а международный контроль, «но с русскими пушками на Босфоре». Кстати, некоторые историки считают, что после согласия на такой вариант Англия начинает финансировать революцию в России, чтобы не выполнять своё обещание…

Стратегические устремления к началу XX века сошлись на европейских морских рубежах России в Восточной и Юго-Восточной Европе и сохранились до начала XXI века. Интересы сформировавшегося треугольника Британии, России и Германии столкнулись на Балканах, в регионе Проливов, а также на Балтике, куда Германию влекли её амбиции на Востоке и где после Первой мировой войны сразу проявились интересы Британии и США.

Неизбежность вовлечения России в Первую мировую войну определена была критической необходимостью защитить результаты своей многовековой истории! Ей грозила утрата итогов трёхсотлетней работы на северо-западных и южных рубежах, стратегических выходов к Балтийскому и Чёрному морю, утрата права прохода через проливы. Недаром ещё выдающийся русский дипломат Александр Горчаков в своё время говорил, что черноморские проливы - это лёгкие державы, перекрыв которые Россию легко удушить.

Центральные державы во главе с кайзеровской Германией стремились одновременно к «Дранг нах Остен» и «нах Зюден» - мечтая о выходе к тёплому Средиземному морю через Балканы и о вытеснении России с Балтики и из региона Проливов. Успех такого плана позволил бы германцам разрезать Европу по стратегическому меридиану от моря до моря, отбрасывая Россию в тундру, а французов в Атлантику. Кайзер Вильгельм усиленно строил флот и железную дорогу Берлин - Багдад, что грозило обесценить морские пути Англии к нефтяным районам Ближнего Востока.

Разумеется, безучастно наблюдать за этими событиями Россия не могла, ибо такая перспектива означала бы конец статуса великой державы и последующую утрату самостоятельности. Что же касается поддержки единоверной Сербии, то бросить её на произвол судьбы мы не могли не только по религиозным, но и по стратегическим соображениям. В случае её захвата нам пришлось бы встретить начатую не нами войну в более неблагоприятных условиях - захват Балкан создал бы стратегический плацдарм, и кайзер создал бы «берлинский халифат», став привратником Проливов вместо турецкого султана. И не забывайте, что Германия объявила войну России, а не наоборот!
Миф № 2. Действия России были обусловлены только геополитикой
Впрочем, движение к Первой мировой помимо сугубо геополитических целей имело и идеологические подоплёки. Огромное количество коммунистических, социал-демократических, масонских, либеральных организаций думало не о национальных интересах, а мечтало о крахе политических систем и традиций, чтобы на развалинах старого мира привести мир к единому образцу. Представителей этих «прогрессивных» кружков отличала лютая вражда к церкви, христианству, традиционным ценностям, монархии и государственному суверенитету - всему тому, что они считали атрибутами «мрачного прошлого».

Причём такие идеи в равной степени были присущи не только большевикам с их проектом пролетарского интернационала. Бесчисленные тайные общества прямо рассчитывали, что кровавые столкновения превратят Европу в «чистую доску», на которой после обрушения христианских монархий можно будет начертать новые идейные постулаты будущего мира.

Разумеется, оставаться в стороне от этих процессов Россия тоже не могла. Будучи православной монархией, она в годы Первой мировой войны отстаивала идеалы традиционной Европы - классическое международное право, национальный суверенитет, религиозные и семейные ценности. Даже формирование франко-русского союза для России - оплота христианской государственности - было затруднено республиканским статусом «безбожной» Франции, которую надо было сделать в глазах России «союзоспособной»! Ради сближения Парижа и Петербурга пришлось изрядно потрудиться Ватикану, для которого появление русско-французского союза было желательным сценарием. С его подачи кардиналы стали петь здравицы Французской республике, чем, кстати, повергли в шок многих правоверных католиков.

Россия не искала войны, это факт. У истоков идеи разоружения, международных миротворческих усилий и арбитража стоял российский император Николай II, движимый глубоким осознанием грядущей эпохи, когда война становилась не продолжением политики иными средствами, а величайшим мировым бедствием, гибелью миллионов людей, что обессмысливало даже победу. И в отличие от президента США Вудро Вильсона, который своей Программой из XIV пунктов маскировал задачу диктовать свои условия через международные механизмы с позиций своей колоссально возросшей силы, — ничего подобного в сознании благородного государя не было.

Таким образом, Россия в Первой мировой войне сражалась за свои границы, за их безопасность, за свои уже обретённые выходы к морю, за суверенитет, веру и судьбы христиан.
Миф № 3. России следовало принять сторону не Антанты, а Германии
Ещё один популярный миф состоит в том, что в Первую мировой войну Николай II якобы неправильно выбрал союзника, что в конечном итоге и привело к национальной трагедии 1917 года. России-де, следовало сражаться на стороне Германии, а не Антанты! Некоторые в своих фантазиях верят, что Россия готова была в ходе войны на сепаратный мир с Германией… Конечно, сегодня остаётся только сокрушаться о том, что российско-германские отношения в ХХ веке были взорваны двумя страшными походами немцев на Восток. Ведь между Россией и Германией на протяжении столетий имело место плодотворнейшее сотрудничество. Недаром в германской культуре и сегодня сохраняется стойкое, хотя и небольшое славянофильское течение.

Но домыслы не выдерживают никакой критики. Нельзя же игнорировать тот факт, что основные геополитические амбиции Германии лежали именно на Востоке. Да, легендарный Отто фон Бисмарк завещал ни в коем случае с Россией не воевать. Известны его слова: «На Востоке у нас врагов нет». Но почему-то немецкие милитаристские круги, эти птенцы бисмаркова гнезда, только на Восток и смотрели, позабыв о мудрых предостережениях «железного канцлера».

Уже за двадцать лет до Первой мировой в секретной записке видного дипломата, будущего канцлера Бернгарда фон Бюлова написано: «В будущей войне мы должны оттеснить Россию от Понта Евксинского и Балтийского моря. От двух морей, которые дали ей положение великой державы. Мы должны на 30 лет как минимум уничтожить её экономические позиции, разбомбить её побережья». О чём это говорит? Война с Россией считалась в Берлине неизбежной ещё в девяностые годы XIX века!

Известны взгляды кайзера Вильгельма, ненавидевшего славян, речи в бундестаге, геополитическая доктрина Фридриха Науманна, свидетельствующие о территориальных амбициях кайзеровской Германии именно на востоке Европы и в отношении Российской империи. Существует карта пангерманистов 1911 года (к слову, она очень напоминает карту расширения НАТО на Восток), на которой в супергерманское образование входят прибалтийские владения России, Украина, вся Восточная Европа, Балканы до Чёрного моря. Наконец, нельзя не вспомнить заключённый большевиками Брестский мир: он-то и показывает, ради каких целей Берлин вёл войну.

В начале ХХ века непомерные амбиции Австро-Венгрии и Германии привели к краху кайзеровской Германии и Австро-Венгрии. Урок не был усвоен, и Гитлер повторил самоубийственный натиск. В Германии некоторые умы до сих пор задаются вопросом, как одарённую и бурно развивающуюся нацию с исполинским культурным потенциалом могли ослепить чудовищные амбиции и ошибочные геополитические расчёты? В своих мемуарах предпоследний царский министр иностранных дел С. Д. Сазонов полагал, что, не возомни немцы себя господином мира в начале ХХ века, их стремительный экономический рост, талант промышленников и инженеров вкупе с умением эффективно работать сами по себе уже через десяток лет выдвинули бы Германию на первые роли в Европе.

Однако сближение России и Германии - фактор стабильности континентальной Европы - вызывает настоящий кошмар у англосаксов с начала ХХ века вплоть до настоящего времени. Тот же блок НАТО Америка создала не только против СССР, который вовсе не стремился продвигаться в Западную Европу, едва справляясь с обретённой зоной контроля в Восточной Европе. Одна из целей европейской интеграции состояла в растворении и сковывании исторического потенциала и воли Германии.
Миф № 4. Россия воевала неудачно
Широко известна ещё одна «классовая» оценка из советских учебников: «Россия в 1914 году была стагнирующей деспотией, отсталой по сравнению с другими великими державами и обречённой на поражение». Однако специалисты доказали на документах, что острые трудности в экономике и финансах в ходе войны не были исключительно российским явлением. Девальвация валюты, рост государственного долга, продовольственный кризис и карточная система - все эти явления наблюдались в других странах - участницах войны, включая Германию и Великобританию. Положение России отнюдь не было хуже других.

Отдельный разговор - это предубеждения насчёт Российской армии, которая якобы не умела воевать и за редкими исключениями действовала неудачно. От ошибок и поражений не застрахованы самые победоносные вооружённые силы. Что же касается неудачного наступления в Восточной Пруссии в самом начале войны, то оно было предпринято Россией в ответ на мольбы французского правительства. Хорошо известны слова маршала Фердинанда Фоша: «Если бы не жертвенное выступление русских на Восточном фронте, то Париж был бы взят уже в самые первые месяцы войны».

Да, Россия не хотела войны и встретила Первую мировую далеко не в лучшей форме, будучи ослабленной революцией 1905-1907 годов и Русско-японской войной. Она только начала оправляться от кризисов, и её во-оружённые силы были в стадии обновления.

И тем не менее именно на Восточном фронте была обеспечена итоговая победа! Россия проявила силу своего национального характера и верность обязательствам, наши солдаты и офицеры показывали чудеса доблести и самоотверженного служения присяге даже после краха Российской империи (Русский экспедиционный корпус во Франции). А многие операции вошли в учебники как образцы военно-стратегического искусства, например известный Брусиловский прорыв. Но даже в целом неудачное наступление в Восточной Пруссии сделало возможной победу французов на Марне в сентябре и предопределило стратегическую конфигурацию в последующие годы войны. Вообще победа Антанты была оплачена русской кровью.
Миф № 5. Россия потерпела поражение
Этот вывод - явное упрощение. Да, именно в ходе Первой мировой войны дозрели предпосылки для Февральской и Октябрьской революций, которые стали для нашей страны национальной трагедией. Однако Россию нельзя считать побеждённой. Другое дело, что страна не смогла воспользоваться плодами своей победы после прихода к власти большевиков, которые вывели её из когорты победителей и отдали на откуп Антанте создание рисунка нового мира.

Недаром Уинстон Черчилль писал в те годы: «Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила… Держа победу уже в руках, она пала на землю заживо, пожираемая червями».

В этой связи возникает вопрос: почему мощный патриотический подъём в начале войны через некоторое время уступил место скепсису, усталости, пораженчеству и революционной лихорадке?

Конечно, резкая смена восприятия русским обществом Первой мировой в значительной степени связана с её затяжным характером. Длясь месяцами вдали от Родины, война неизбежно притупляет изначальный порыв. Многочисленные жертвы на чужбине, тяготы не могут пройти бесследно. Обоснованием войны было сохранение традиционных ценностей, честь и достоинство державы. Такие вечные старинные идеалы способны воодушевить в начале войны, но затем они начинают проигрывать яростным, конкретным лозунгам. Речь идёт об антимонархических, пацифистских и революционных идеях. Их пропагандисты трубили о «ненужности войны» и призывали к революции.

Внутренние яростные обличения всегда очень на руку противнику, который не остался в стороне и активно спонсировал революционную деятельность. Руководство Германии было заинтересовано в поддержке самых радикальных сил в России. Своими глазами видела фотокопию телеграммы из немецких и австрийских архивов, которую зачитал за завтраком кайзер Вильгельм: «Переброска Ленина в Россию осуществлена успешно. Приступает к намеченной деятельности». А в Государственном архиве РФ имеется документ - расписка в получении на деятельность большевиков пяти миллионов золотых марок. В немецком архиве лежат и распоряжения «выделить по статье 6-й чрезвычайного бюджета 10», затем «15», «20» миллионов золотых марок на революционную деятельность в России.

Благодаря щедрым финансовым вливаниям большевики, эсеры и сепаратисты получили большие возможности. Их агитаторы пронизали армию, которую после Февральской революции «демократизировали» до такой степени, что офицеры фактически потеряли контроль над солдатами. В результате на один полк было достаточно одного агитатора, чтобы разложить дух и дисциплину до неподчинения.

Впрочем, я не из тех, кто полагает, что можно привезти революцию извне. Однако когда страна зашаталась, внешнее воздействие имеет огромное значение для того, какие именно силы возьмут верх…

Две русские революции 1917 года стали следствием тех глубинных процессов, которые начали разрывать Россию в начале XX века. Революционная интеллигенция рубежа XIX-XX веков требовала кальки с западноевропейских институтов, рождённых философией прогресса, что плохо сочетались с религиозным основанием русской государственной идеи и русского самодержавия, которое, без поддержки элиты и отделённое от народа, утрачивало творческий потенциал. Крайний нигилизм русской интеллигенции побуждал её безжалостно топтать всё, что Россия защищала в Первую мировую войну, - православную веру, монархию, традицию законопослушания, идеалы служения Отечеству.

Первый кризис, обострённый экономическими реалиями и Русско-японской войной, закончился первой русской революцией, Манифестом 17 октября и конституционными реформами. Почему же десятилетняя деятельность Государственной думы Российской империи не смогла предотвратить Февральскую революцию и октябрьский переворот? Да хотели ли это предотвратить депутаты и партии тех созывов Думы? Они-то, не только левые радикалы - большевики, меньшевики и эсэры, но и кадеты, либералы всех мастей, - хотели разрушать, а не созидать. В последние перед Первой мировой войной годы Россия развивалась семимильными шагами. По выплавке стали, железнодорожному строительству, книгопечатанию и количеству студентов на душу населения Россия догоняла уже Германию. Но бурная модернизация рвала социальную ткань, она лопалась от перенапряжения, и выпадавшее из своего мира консервативное крестьянство не находило новых социальных связей. Происходила массовая люмпенизация населения, а люмпен - лёгкая добыча для революционной пропаганды. Революционный взрыв в немалой мере был уготован слишком стремительными переменами. Невозможно влить молодое вино в старые меха!

А трибуна прежним (только ли?) думцам нужна была для обострения общественных антагонизмов, а не для охраны государства - ценить его они научились лишь в эмиграции. Это им бросал великий реформатор Столыпин: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!»

В то время как русская армия проливала кровь за территориальную целостность Оте-чества, с трибуны кликушествовали против «непонятной войны» и «разложившейся» армии в пользу сепаратистов всех мастей (знакомо?) оплаченные нередко из-за границы олигархом и первым политтехнологом революции Парвусом на средства Генерального штаба кайзеровской Германии.

Налицо были все приметы кризисной эпохи, когда люди в экстазе перемен начинают ломать стержень, на котором держится всё. И эта страсть к саморазрушению постигла Российскую империю в разгар Первой мировой войны, когда Россия уже фактически держала в руках победу.

Резюме

Память о Первой мировой войне важна для российского общества потому, что она позволяет понять очень важные и фундаментальные вещи: «За что нам пришлось воевать в ХХ веке? Какие цели и ценности национального бытия нам нужно отстаивать для продолжения себя в истории?» Ведь в начале ХХ века Россия столкнулась с такими внутриполитическими и геополитическими вызовами, которые удивительным образом повторились на рубеже XXI столетия. Восстановление исторической памяти о войне 1914-1918 годов способно пробудить утраченное чувство преемственности нашей истории, уберечь от повторения ошибок.

Пожалуй, один из главных уроков Первой мировой состоит в одной очевидной, но горькой истине: нельзя в тылу отечественной войны с внешним врагом развязывать споры об устроении государства. Нация, которая способна отложить на время такие споры ради сохранения Отечества, побеждает и продолжает себя в истории, сохраняет возможность спорить дальше. Если же нация в переломный момент раскалывается, то это неизбежно приводит к обрушению государственности, огромным утратам и братоубийственным гражданским столкновениям.

Итог нашей жертвы в Первой мировой войне учит нас, что внешние вызовы должны объединять нацию. Грешно и подло использовать трудности для внутриполитических целей. К тому же многие болезненные для нас процессы сегодняшнего дня (расширение НАТО) легче понять, зная геополитические и идеологические подоплёки Первой мировой войны, тем более что силовые стрелы давления на Россию в ту войну удивительным образом повторились в 1990-е годы.

Мы до сих пор не можем найти единство по многим вопросам прошлого, настоящего и будущего, что очень опасно для нации. Но если, держась за нить истории, вернуться в 1914 год, то мы снова становимся единым народом без трагического раскола. Поэтому мы должны по-новому изучить Первую мировую войну, которая даст нам и видение геополитики ХХ века, и примеры безграничной доблести, отваги и самопожертвования русских людей. Лишь тот, кто знает историю, способен адекватно встретить вызовы грядущего.

// Подготовили Михаил Тюркин, Екатерина Портнова

Доклад на научно-практической конференции «Война, смертельно опасная для России…», проведенной 27-28 октября 2008 года Фондом исторической перспективы совместно с Библиотекой-фондом «Русское зарубежье».

«Согласно поверхностной моде нашего времени, - писал Черчилль, - царский строй принято трактовать как слепую прогнившую тиранию. Но разбор 30 месяцев войны с Германией и Австрией должен был исправить эти легковесные представления. Силу Российской Империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила... Держа победу уже в руках, она пала на землю заживо, пожираемая червями».

Даже судя по этому высказыванию, трудно не заметить, насколько не хватает нашей историографии глубокого осмысления Первой мировой войны. Российская советская и постсоветская историография, к сожалению, не обращала внимания на очень многие аспекты, приведшие к войне. И не столько в силу научной небрежности, - есть примеры превосходных работ ученых над документами, - сколько в силу некой мировоззренческой скованности. Естественно, парадигма осмысления исторических процессов в основном направлена была в то время на то, чтобы выделить те из них, которые, так или иначе, продвигали мир к изменению бывшего общественно-политического строя. Такие понятия, как «национальные интересы» в отношении к народу как к нации, - когда богатый и бедный, старый и молодой, мужчина и женщина, - все чувствуют себя единым целым, единым преемственно живущим организмом с общими целями, историческими переживаниями, в советской историографии не поощрялись. А потому, с учетом огромной исследовательской работы, которую, несмотря ни на что, проделала российская наука в советское время, сегодня необходимо по-новому, через другую призму, взглянуть на этот период .
Прежде всего, надо подчеркнуть, что Русская армия периода Первой мировой, или Второй отечественной войны, как её называли в то время, была подлинно народной. Причем народной она была гораздо больше, чем любые армии сегодняшних демократических стран, где элиты чураются служения в них, а костяк составляют те, кто попросту не может реализовать себя в других сферах. В Русской армии того времени офицерство только наполовину состояло из дворянства. Офицерами были и люди других сословий. Их производили в высшие воинские звания из рядовых за такие награды, как четыреГеоргиевских креста, какими удостоен был мой дед.

Вопрос о неизбежности Первой мировой войны, конечно, риторический. Слишком много могущественных сил в ней было заинтересованно: от мечтавших о переделе мира правительств, революционеров, всевозможных интернационалов, врагов христианской церкви до самого Ватикана, который интриговал вместе с Англией против собственной же духовной дочери – австро-венгерской монархии.

Украденная победа или новый взгляд на первую мировую. Цикл «Царская Россия»

Документальный фильм из цикла Царская Россия. Два с половиной миллиона солдат и офицеров России отдали свою жизнь за Россию в войне 1914 года. Но до сих пор наша страна так и не поставила им ни одного памятника. После революции 1917 года подвиги и жертвы миллионов русских людей были преданы забвению, все воинские захоронения тех времен были уничтожены, а события первой мировой войны до недавнего времени представлялись в Отечественной истории лишь как пролог великой Октябрьской социалистической революции…

Но главные стратегические устремления к началу ХХ века сошлись на европейских морских рубежах России, в Восточной и Юго-Восточной Европе. Интересы сформировавшегося треугольника – Британии, России и Германии – столкнулись на Балканах, в Причерноморье, в регионе проливов, а также на Балтике.

Разве это не напоминает нам сегодняшние реалии? Разве ныне мы не видим отражение тех самых противоречий – оттеснение России от Балтики, от Черного моря, от региона проливов, которые теперь ещё стали военно-морскими подступами к главному региону мировых ресурсов, к путям транспортировки углеводородов.

Для России в тот момент совершенно невозможно было оставаться в стороне, ибо рушилась вся её трехсотлетняя история. Последующие события ХХ века побуждают оценить мудрость небезызвестной записки Петра Николаевича Дурново (он будет впоследствии охарактеризован советской историографией как архиреакционер) на имя Государя накануне войны, буквально в её преддверии. Из этой записки видно, что Дурново предвидел и революцию, и буквально всё, что переживёт Россия. А главное - вот эти слова Дурново: «Любые жертвы и основное бремя войны, которое падет на нас, и уготованная России роль тарана, пробивающего брешь в толще немецкой обороны, будут напрасными. Ибо мы воюем на стороне нашего геополитического противника – Великобритании, которая не допустит никаких серьёзных обретений».

О том, что Россия после Сараевского убийства всеми силами стремилась удержаться от войны, говорят малоизвестные телеграммы Николая II к его дорогому «кузену Вилли» - германскому кайзеру Вильгельму II. Например, такая: «Позорная война была объявлена слабой стране… Предвижу, что очень скоро, уступая производимому на меня давлению, я буду вынужден принять крайние меры… Стремясь предотвратить такое бедствие, как европейская война, я умоляю тебя, во имя нашей старой дружбы, сделать всё возможное в целях недопущения твоих союзников зайти слишком далеко».

Ещё за несколько лет до этого, вскоре после боснийского кризиса, начальник австро-венгерского генерального штаба Ф. Конрад фон Хётцендорф отметил, что вторжение в Сербию Австрии, без сомнения, вызовет выступление на стороне первой России. И тогда для Германии наступит casus foederis – повод для исполнения союзнических обязательств.

А за 15 лет до Первой мировой войны известный политический деятель кайзеровской Германии Б.фон Бюлов, ставший в 1906 году канцлером, в своих записках писал: «В будущей войне мы должны оттеснить Россию от Понта Евксинского и Балтийского моря. От двух морей, которые дали ей положение великой державы. Мы должны на 30 лет, как минимум, уничтожить её экономические позиции, разбомбить её побережья». Такие документы делают бессмысленными витийства о том, что война, как писали большевики в своих листовках, была ненужной, напрасной и непонятной.
Каждая из внутриполитических сил, презирая общие интересы и судьбу собственного Отечества, стремилась извлечь из войны лишь политические выгоды. Поэтому Первая мировая война даже самим раскладом этих внутриполитических сил – хороший урок и для сегодняшних политиков.
Обострение противоречий между государствами было доведено до апогея чудовищной кампанией друг против друга в прессе, в том числе и в российской. Царский министр Сазонов осуждал «немцеедство» русской печати, но оно было несравнимо с той русофобской истерией, которая началась в прусских газетах. Это мы не должны забывать.

Германский исторический импульс, обращенный на передел мира, обычно связывают с именем «железного канцлера» Отто фон Бисмарка, который оставил что-то вроде политического завещания, написав: «На Востоке у нас врагов нет». Но как раз Отто фон Бисмарк прекрасно понимал: завоевать Россию нельзя! Война с Россией абсолютно невозможна: она будет длительной, затяжной, а в итоге будет проиграна.

После Бисмарка – создателя сильной Германии - всё дальнейшее развитие политической ситуации в стране шло под ореолом его имени. Но импульс, который сформировался в отношении Востока и славян, конечно, заставляет задуматься над тем, как необузданность амбиций приводит, в конечном счете, лишь к потерям. Пример тому - судьба Германии и Австрии после Первой и Второй мировых войн. И об этом тоже всегда надо помнить.

Что касается англо-германских противоречий, то нельзя не заметить, как они затушевываются западной историографией. На самом деле англо-германское соперничество с начала ХХ века в значительной мере окрашивало международные отношения, включая период после Второй мировой войны. Однако это обстоятельство ускользало из поля зрения советской историографии, которая рассматривала весь несоциалистический, капиталистический мир как нечто единое целое.
К началу ХХ века Россия уже одним своим существованием в обретенных границах представляла безусловную новую силу - силу, которая рассматривалась Британией как непосредственная угроза её интересам. Сколько британские газеты писали о том, что «казацкая конница вот-вот пересечет Памир (надо полагать, перейдя через Гиндукуш), и вторгнется во владения Британии в Индии»!
О противоречиях между Англией и Россией, которые по всем оценкам в конце ХIХ века должны были бы привести к какому-то англо-русскому столкновению, наперебой говорили тогда и публицистика, и серьезная аналитика.

Однако стали складываться совершенно иные конфигурации. И начало таким изменениям, по мнению документалистов, положило письмо русского посла в Париже барона А.П.Моренгейма от 1886 года. Он, к удивлению Российского центрального ведомства, докладывал, что в случае возможного столкновения Франции и Германии, Англия поддержит Францию. И это после трёх веков сдерживания Британией своего главного соперника на континенте – Франции!

Ничего нет парадоксального в том, что и Бисмарк отчасти обязан первыми успехами своей политики благожелательному отношению Британии. Но его расчеты на долговечность этого благожелательства были близорукими. Политика Англии изменилась, как только Германия стала формироваться как ведущая центральноевропейская, а затем и мировая высокоиндустриальная и военная держава.

Но для того, чтобы сдержать Германию или предотвратить её возвышение, недостаточно было английской морской силы. Как говорил министр иностранных дел Британии сэр Эдуард Грэй, для континентальных стран, таких как Россия и Германия, поражения на море не являются катастрофическими. А для того, чтобы поражение было серьезным, нужна континентальная война между континентальными противниками.

Таким образом, налицо заинтересованность Британии в столкновении России с Центральными державами, что, конечно, не снимает ответственности и с других участников конфликта.
Это – чрезвычайно интересная тема, и она мало исследована. То же, например, можно сказать и о такой составляющей мирового катаклизма, как религиозно-философское противостояние – задача уничтожения последних христианских монархий в Европе, полная смена государственной концепции на рационалистические секулярные государства. Ибо такая «безделица», как религиозно-философские основы истории, не присутствовала в научном мышлении даже самых маститых историков.

Конечно, историки обязаны не впадать в маргинализм и быть осторожными в своих оценках, избегая вульгарно-публицистических клише о «масонском заговоре» и т.п. Тем не менее, нельзя игнорировать тот факт, что огромное количество движений, организаций идеологического, как бы сегодня сказали, – мировоззренческого толка сочувствовали не собственным правительствам, а некой идее приведения мира к идеальному образцу, рожденному рационалистическим сознанием философии прогресса, которая изнутри разлагала национальные сообщества.

Так, например, во франко-прусской войне все французские либералы поддерживали Пруссию только потому, что протестантская Пруссия для них была символом прогресса по сравнению с отсталой католической Францией. Документы об этом свидетельствуют.
Неслучайно один из патриархов британской балканистики начала XX века Р.У. Сетон-Уотсон (известный целым рядом серьезных работ по Восточному вопросу - одной из животрепещущих тем, связанных с переделом мира в конце XIX века) писал, что Первая мировая война была одновременно и переделом мира, и революциями 1789 и 1848 годов! Он не упоминает тему революции 1917-го, ибо имеет в виду сотрясение мира идеями свержения монархии и установления секулярных республик.

На картах «будущего», которые публиковались стратегами ещё за 24 года до Первой мировой войны, Европа очень напоминает сегодняшнюю. Вместо христианских монархий - секулярные республики, Богемия отделена от Австрии, Германия расчленена… На карикатуре того времени все христианские монархи изображены гонимыми в полицейский участок под якобинским красным колпаком.

Сохранилась и другая карта, где вместо России указано: «пустыня». Очевидно, что это не был проект пустыни в смысле уничтожения населения, это была мечта лишить Россию роли системообразующего элемента и превратить ее территорию в материал для исторических проектов других.

Можно сказать, что Первая мировая война, с треугольником англо-германо-российских противоречий, с распадом России и драмой революции, привела к тому, что ХХ век стал, безусловно, веком англосаксов. Всё, что не удалось немецкому потенциалу за две мировые войны, превосходно осуществили англосаксы, создав буфер между славянами и тевтонами из мелких несамостоятельных государств от Балтики до Средиземного моря, тем самым опять разделив Европу.
Надо сказать, что прожекты послевоенного мира, разрабатывавшиеся на Версальской конференции, тоже нуждаются в новом осмыслении с изучением архивов и документальных публикаций. К этому побуждает даже прикосновение к материалам и стенограммам «Совета десяти» Парижской конференции, который, собственно, и разрабатывал Версальский мир. Огромную роль в этом проекте будущего мира играла группа «The Inquiery» во главе с полковником Хаузом, этим неофициальным главой американской внешней политики, alter ego президента Томаса Вудро Вильсона.

Но изумляет даже не это, а то, что каждый день начинался с зачитывания телефонограмм от М. Литвинова, представителя большевиков, который, спокойно устроившись в Стокгольме, был неофициальным послом большевистского правительства и находился в постоянном контакте с англосаксонскими вершителями Версальского мира. Литвинов в одной из телефонограмм предлагал даже аннексию некоторых русских территорий в обмен на то, что Антанта выведет свои войска из Архангельска и с северных территорий, сдав Белую армию на милость Красной.

Тогда же, на Версальской конференции, очевидно, закладывались те конфигурации, которые были выгодны Британии. Она не могла смириться с обретениями Петра Великого на Балтике. Уже в Версале было сделано всё, чтобы закрепить утрату Прибалтики революционной Россией.
Документы и записи переговоров рождают ощущение, что большевики именно тогда «сдали» Прибалтику. И потому-то США не признавали восстановления прибалтийских республик в составе СССР до конца. Хотя до 1917 года никто не оспаривал принадлежность этих территорий исторической России. Очевидно, Запад полагал: можно «стоять» на том, что было некогда обещано самопровозглашенными властями страны, заметим, тогда даже не признанными Западом и не контролировавшими всей территории.

С. Сазонов в своих воспоминаниях о Первой мировой войне, изданных в 1925 году, предсказал: «Во что обошлись русскому народу навязанные ему интернационалом отказ от долга чести и отречение от заветов истории, станет ясно лишь будущим поколениям». И, спустя десятилетия, в1991 году мы пережили парад суверенитетов, отсчитывавших свою независимость именно от 1918 года…

Именно нашим современникам история показывает, что на самом деле означал для России позорный Брестский мир. Тогда одним росчерком пера Россия потеряла всё, за что она проливала кровь в Первой мировой войне и за что потом в Великой Отечественной войне проливали кровь советские солдаты.

«Смертельно опасной для России» назвал назревавшую мировую войну Дурново. Он прекрасно представлял себе, что война в тех экономических условиях, в которых оказалась Россия, обязательно приведет к революции, а революция перекинется на соперника России – Германию. Так и произошло. Победа Германии уничтожит экономику Германии, писал Дурново в своей записке Государю, а победа России - экономику России. Никто не в состоянии будет репарациями компенсировать ущерб. Но главное в том, что мирный договор в случае победы будет продиктован интересами Англии, которая не допустит никаких важных территориальных обретений России, кроме, возможно, Галиции. И тут же П.Дурново предупреждал: «Только безумец может присоединить Галицию. Кто присоединит Галицию, потеряет империю и сама Россия станет малой Россией». Его дальновидность потрясает, ибо именно это и произошло уже в наше время, в конце 1990-х годов.

Сталин присоединил Галицию, забыв, что уже с 1349 года она не делила судьбу с православной Украиной и являет собой совершенно иной культурно-исторический тип, в котором самоидентификация украинца есть «антимосковитство». Последствия этого необдуманного шага мы наблюдаем ныне. Сегодняшняя позиция Польши, вечно неугомонной там, где дело касается вреда России, вполне понятна тем, кто хорошо знает труды польских пангерманистов, издававшихся в Кракове, в Австро-Венгрии накануне и в период Первой мировой войны.

Правда, основатель Института красной профессуры и вульгарно-классового социологизма в исторической науке М. Покровский утверждает, что «германский хищник был всё равно мельче и ниже полетом своих соперников, а война непосредственно спровоцирована русской партией и сербской военщиной, которые ещё за месяцы до её начала готовились к разделу Австро-Венгрии» и, как намекает Покровский, стояли за убийством Франца Фердинанда. Он ни словом не упоминает германский проект Мitteleuropa, основанный на доктрине и трудах пангерманистов, таких как Фридрих Науманн, открыто проповедовавших в Рейхстаге, активно печатавшихся в Берлине и Вене.
Речь шла о создании германского супергосударства с разной степенью государственного единства между включенными в него чужими территориями, вплоть до проливов и Багдада. Сазонов называл этот проект «Берлинским халифатом», в котором кайзер становился «привратником проливов» вместо турецкого султана.

Прогермански настроенные поляки вторили этой доктрине. Профессор краковского Ягеллонского университета фон Стражевский, считал исторической аксиомой, что «Россия, отодвинутая на Тихом океане, ухватилась за хищнические переднеазиатские и панславистские планы, которым мешала Польша». По его словам, «с ее тысячелетней принадлежностью к западноевропейской христианской культуре во всех областях общественной жизни», Польша стоит неизмеримо выше, чем Россия, которая со своим византийско-азиатским характером является «наиглавнейшим врагом всей европейской культуры».

Нелишне вспомнить, как уже в наши дни в своем интервью в сентябре 2005 года известный современный польский историк Павел Вечеркович высказал сожаление, что Польша не договорилась с Гитлером. Тогда бы она принимала участие в параде победоносных польско-германских войск на Красной площади. Терминология и мышление не изменилось со времен Первой мировой воны: Россия - «северный медведь», прямая наследница завоевательных устремлений Тамерлана и Чингисхана.

Однако надо помнить, что «мнение Польши о России, - как писал Энгельс Вере Засулич в ХIХ веке, - это мнение Запада».

Историография, её тон и акценты в ХХ веке удивительным образом меняются в зависимости от идеологической и мировоззренческой парадигмы. В период холодной войны даже в исторических трудах начинают обвинять Россию в том, что она, якобы, была главной виновницей развязывания Первой мировой войны. Документы, тем не менее, говорят об ином. Даже на Версальской конференции, когда на отсутствующую Россию можно было, казалось, возложить всю вину, комиссия по установлению ответственности за начало войны категорически постановила: Первая мировая война была развязана ради передела мира именно Центральными державами и их сателлитами.

Российским ученым сегодня настоятельно необходимо инициировать крупные исторические конференции с западными коллегами. В научном сообществе, в чем можно убедиться, работая за границей, в принципе гораздо больше порядочности и объективности, готовности признать правду фактов и документов, чем в западной прессе. Дискуссии в серьезных аудиториях получаются и интересными, и плодотворными.

Однако, к сожалению, достижения самой западноевропейской науки не всегда находят отражение в учебниках,. В них по-прежнему между строк внушается, что Россия - неудачница мировой истории.
И в самой России невнимание к изучению периода Первой мировой войны привело к значительным искажениям в историческом сознании общества. А ведь отсутствие преемственного исторического сознания является слабостью любого государства. Когда нация не может найти согласия ни по одному вопросу прошлого, настоящего и будущего, она не способна осознать свои исторические интересы и легко поддается на чуждые проекты и идеи. Но судоходные реки и незамерзающие порты, выходы к морю одинаково нужны монархиям XVIII века и республикам ХХ, коммунистическим режимам и демократиям ХХI-го.

Раскол общества перед Первой мировой войной предопределил во многом утраты и потери, которые мы понесли после революции. Русские люди вместо того, чтобы, как говорилось в манифесте Николая II, «отразить, поднявшись как один человек, дерзкий натиск врага», забыв все внутренние распри, наоборот, потонули в многоголосых спорах об устроении государства, предав Отечество, без которого по определению не может быть никакого государства.

Итоги Первой мировой войны заложили соотношение сил ХХ века – века англосаксов, что хотела, было, поломать Германия, уязвленная итогами Версальской конференции. Ведь когда текст Версальского мирного договора был обнародован, для немцев это был шок. Но вместо осмысления своих грехов и заблуждений, взлетов и падений, они родили гитлеровскую доктрину природной неравнородности людей и наций, обоснование необузданной экспансии, окончательно опорочившую германский исторический импульс в глазах мира к вящему удовлетворению Британии и США. Англосаксы навсегда «заказали» немцам идею единства всех немецких земель, которая является сейчас кошмаром для политкорректного исторического сознания.

В век общечеловеческих ценностей и компьютеризации, когда микрочип вытеснил Шекспира, Гёте и Достоевского, фактор силы, способности к влиянию, как видим, остается основой стратегического контроля над территориями, богатыми ресурсами регионами и морскими подступами к ним. Именно об этом свидетельствует политика великих держав в начавшемся XXI веке, хотя эти державы предпочитают мыслить о себе как о «великих демократиях». Однако в международных отношениях проявляется куда меньше демократии, чем преемственных геополитических констант.
В 1990-е годы Россия временно отреклась от ощущения своей геополитической миссии, отбросила все традиционные основы своей внешней политики. И пока её политическая элита упивалась «новым мышлением», весь мир охотно воспользовался старым.

Силовые линии, которые сейчас оттесняют Россию на северо-восток Евразии, удивительно похожи на те самые, что проявлялись перед Первой мировой. Это отбрасывание России в тундру, подальше от Балтики, от Черного моря, это отторжение Кавказа, это восточный вопрос, который отнюдь не остался в ХIХ веке.

Именно эти традиционные конфигурации были главным содержанием международных противоречий в течение всего ХХ века, несмотря на внешнюю сторону – соперничество коммунизма и либерализма. Стратегические точки планеты были предметом самых драматических столкновений как на дипломатическом, так и на военном уровне. Нет ничего нового на этом свете. Но только тот, кто хорошо знает историю, способен адекватно встретить вызовы грядущего.

Примечания:
Churchill W. The World Crisis. 1916-1918. – N.Y., 1927. - Vо1. 1. - Р.227-229/